Палаццо Мадамы: Воображаемый музей Ирины Антоновой - Лев Александрович Данилкин
В жизни этот сценарий реализовывался еще «макиавелличнее». Сделав — якобы — выбор, ИА не только водружала на голову счастливца бутафорскую тиару, но еще и посылала «обществу» сигнал, что наследник найден, — и затем выводила своего избранника «в свет», экспонировала его уникальность, параллельно давая понять, что ему предстоит пройти некий тест на профпригодность, — и держала его в состоянии постоянной мобилизованности: надо ведь посмотреть его/ее в деле. Рано или поздно, однако, нечто — необязательно оплошность или медлительность; иногда, наоборот, «чрезмерные» успешность и энергичность — вызывало ее раздражение, разочарование и «потерю доверия»: «Я вам больше не доверяю!» — как она сама выражалась, когда намеревалась инициировать разрыв.
(При этом, разумеется, все выжившие «визири» утверждают, что прекрасно справлялись со своей работой — и ни малейшего повода, кроме ее ревности и фобии, будто Х «метит на ее место», увольнять или выживать их не было.)
Обычно к тому моменту, когда кресло под очередным заместителем принималось зловеще поскрипывать, а на стене его кабинетца начинало мигать «мене-текел-фарес», вся музейная «свита» ИА уже знала, что альянс, который в первые месяцы выглядел свершившимся алхимическим браком, развалился, как гнилой сахар. К сожалению — или к счастью, у нас нет подписанного Антоновой документа, в котором излагается стратегия планомерного истребления всех невинных младенцев, которых черт попутал доползти до ее кабинета и примерить ее корону; однако, судя по известным случаям, стратегия включала в себя возможность использования директором лицензии на убийство.
Cо стороны это не выглядело криминалом — скорее чем-то вроде «музыкальных стульев»: игры, в ходе которой ИА заставляла бегать под музыку множество неглупых людей, — и они годами сбивались с ног, пока она колотила по рояльным клавишам — посматривая, по рихтеровской привычке, для вдохновения, на какую-нибудь картину, иногда бросая проникновенные взгляды в сторону царской ложи, откуда героиню лорнировали, притворно вздыхая, кураторы из Министерства, — а иногда подмигивала залу, который, уж конечно, болел за нее и рукоплескал ее уловкам и ее торжеству.
Для биографа существенно, что эта игра составляла важную часть последней четверти ее жизни; ее «кардиналы» и «визири» были теми людьми, с которыми она взаимодействовала чаще и активнее, чем с кем-либо еще, — и считала возможным демонстрировать им не только нейтральную любезность, но и свои наиболее неприглядные стороны. Разумеется, не все освежеванные Аполлоном марсии дожили до сомнительного предложения исповедаться; однако многие из тех, кем она манипулировала в ходе своего лжеухода, оказались настолько травмированы, обижены и оскорблены, что, в отличие от большинства жертв психологического насилия, оказались готовы поделиться с посторонними своими ценными — и шокирующими — наблюдениями об ее характере.
Этого материала хватило бы на сериал в духе «Наследников»; хотя какие там «Наследники» — количество людей, которым ИА в течение нескольких десятилетий намекала на возможность сменить ее на ставшей слишком обременительной должности директора, заставляет вспомнить скорее о «Войне и мире». Так или иначе, ИА, конечно, играла по этой части в лиге чемпионов — в одной компании с королем Лиром и Логаном Роем. И, кстати, именно в силу того, что ее фобия лишиться своей должности при жизни была настоящей, а желание передать кому-то еще свое кольцо всевластья — изначально мнимым, история приобретает оригинальность — и отличается и от «Короля Лира», и от «Наследников». Она никогда и не собиралась передавать кому-то свое кольцо власти.
Зельфира Трегулова (относительно которой несколько собеседников автора замечали, что, пожалуй, из всех замов она была тем человеком, который больше всего, в плане своих профессиональных достоинств, похож на саму ИА) проработала в ГМИИ два года, между 1998 и 2000-м, — и была изгнана, «выперта из Пушкинского музея», по ее собственным словам. Считается, что недовольство ИА вызвало ее кураторское участие — в свободное от основной работы время! — в международном/гуггенхаймовском (мегауспешном) выставочном проекте «Амазонки авангарда». З. Трегулова, про которую «говорят», будто после своего увольнения она возненавидела ИА, крайне неохотно высказывает резкие мнения — и придерживается линии «вне зависимости от чего бы то ни было, от личных историй, личных конфликтов, объективно ясно, что ИА — великий директор». «Антагонизма не было», настаивает она, однако упоминает, что, когда ИА предложила ей «уйти из музея по причине моей крайней "неэффективности" — а я при этом в 2,5 раза увеличила количество выставок, в которых участвовал Пушкинский музей», для нее «это была сильная психологическая травма». Она дает понять, что «там была неблагополучная ситуация», «отношения внутри музея, атмосфера внутри оставляла желать лучшего»: «было сложно, тяжело, удручающе… Есть руководители, которые сплачивают коллектив. А есть такие, которым нужно разобщенное сообщество. И это была ее стратегия — чтобы никто не чувствовал в другом друга и опоры. Каждый был сам за себя и боялся». «Жесткость и система управления на основе страха». «Страх был одним из инструментов. Я не вступала с ней в пререкания. Но тем тяжелее… Наверно, проще даже, когда на тебя наорут — когда ты пробуешь объяснить, почему ты сделал это и не сделал этого, — но страшно было просто, что на тебя накричат. Когда на тебя кричат — это очень страшно, когда унижают твое человеческое достоинство — это очень страшно. Очень не хочется, чтобы это повторялось. Очень не хочется!»[620]
Повороты сюжета этой драмы выглядели еще более трагически за счет того, что изредка перемежались комическими интерлюдиями. Некоторые сотрудники — особенно знающие, что искренность в вопросах выбора преемника никогда не относилась к сильным местам ИА, — относились к лестному предложению с «продуманной легкомысленностью». Археолог Елена Савостина, прославившаяся тем, что обнаружила в ходе одной из экспедиций Пушкинского «Таманскую стелу с воинами», ныне украшающую собой зал Античности ГМИИ, на протяжении многих лет наблюдала за «протеичным», в ее формулировке, характером ИА — и видела, что происходит с ее замами. Поэтому, услышав (примерно в середине 1990-х) от ИА старинный романс «Лена, я собралась уходить, пока еще на каблуках хожу, и выбрала вас "продолжателем рода"», — тотчас же, с должным уважением, перевела разговор в полушутливый формат — и, похоже, до сих пор очень довольна своим тогдашним решением[621]. Любопытно, что, по версии Е. Савостиной, хотя схема «полгода не трогает, обожает, потом начинает сомневаться и начинает кушать» методично применялась ИА, «сама она не знала про эту схему у себя в голове», то есть действовала не предумышленно, но всякий раз инстинктивно.
В какой-то момент резерв
