Палаццо Мадамы: Воображаемый музей Ирины Антоновой - Лев Александрович Данилкин
Объясняя — и в известном смысле поощряя — благородную бедность (и мнимое отсутствие запросов на повышенное потребление) своих сотрудников, ИА время от времени пересказывала байку про опрос среди троих мастеров на одном и том же объекте — чем они занимаются, в ходе которого выяснилось, что один кладет кирпичи, второй возводит стену, а третий — «строит Кёльнский собор»; подразумевая, что работа в ее музее — это не столько ориентированное на извлечение наживы предприятие, сколько осознанное служение.
Над гордыми строителями в дубленках из секонд-хенда, однако ж, случалось, посмеивались посторонние. «Коммерсантъ» — ехидная гаргулья на упомянутом соборе — смаковал подробности, касающиеся того, что Пушкинский «не может скрыть бедности»: «При подготовке выставки… музею пришлось экономить на разнорабочих, передав их функции своим научным сотрудникам… Сэкономить удалось на оборудовании, подаренном англичанами после окончания выставки Генри Мура (постаменты, витрины, стеклянные колпаки), и использовании труда сотрудников в качестве разнорабочих. Однако в будущем от некоторых выставок придется отказаться: один вызов таможенника стоит 1000 рублей, а спецфургон для перевозки предметов искусства обходится в 5 рублей за километр плюс обязательное сопровождение ГАИ. Поэтому музей часто переправляет произведения искусства "с оказией"»[611].
Независимо от того, лежала ли вина на ГАИ или таможенном ведомстве, строительство «Кёльнского собора» меж тем фактически замораживается. «При <министре> Сидорове был ужас, а при Дементьевой еще больший был ужас. Время Дементьевой совпало с празднованием 100-летия со дня основания, и та разводила руками — а что мы можем? Что-нибудь выкроим. Причем перевели деньги под дефолт как раз. Все радости жизни»[612].
Судя по нескольким свидетельствам разного рода деятелей искусств[613], хронический финансовый дефицит[614] вынуждает ИА вести себя не вполне благовидно со своими коллегами — выполнившими свою работу для Музея подрядчиками или потенциальными сотрудниками, которым она уже пообещала место, — особенно с теми, кого она расценивает как фигуры недостаточно крупного калибра. Людей, знавших о ее «кристальной честности», в особенности травмировала как раз манера общения ИА: исчерпав все разумные доводы, она принималась твердить собеседнику, что тому следует перестать «лукавить», — и давала понять, что любая попытка продолжить предъявление претензий приведет его к тотальному краху в жизни. Возможно, такого рода поведение и было в духе времени, но многих коробило от «такой» Антоновой[615].
Предварительные итоги десятилетия выглядят не особенно обнадеживающе — хотя есть и хорошие новости. Ничего из коллекции не пропало — а вполне могло бы. Разыграна карта трофеев — «Золото Трои» оказалось относительно успешным; выжато все, что можно, из «французов»; сделана из последних сил грандиозная «Москва — Берлин». Проект приращения Музея за счет современного искусства потерпел крах: с Музеем Людвига договориться так и не удалось. То, что Эрмитаж перехватил инициативу и ни о какой конкуренции с ним за статус Музея номер один в стране речи нет, — очевидно. Проект расширения Музея — увяз в болоте. По сути, реализован, да и то пока не до конца, только проект создания Музея личных коллекций, а отдельной картинной галереи как не было, так и нет, и после дефолта строить и ремонтировать не на что. Научная работа буксует, денег на издание трудов и каталогов не хватает — и их выпускается мало. Музей, «конечно, внутренне разлагался» — но это «вслух нельзя было произносить»[616].
Нет ни малейшего сомнения, что наиболее трагическим событием десятилетия стала для ИА смерть матери, Иды Михайловны, в 1999 году. Но и весь этот период выглядел как классическая «черная полоса»: в 1996-м ушла из замов И. Е. Данилова, в августе 1997-го умирает Рихтер, в 1998-м выделенные к 100-летнему юбилею закладки первого камня Музея президентские и мэрские 2,5 миллиона рублей, почти 100 000 долларов, перевели на счета как раз перед дефолтом — и в августе Музей теряет деньги, лежавшие на счетах прогоревшего «Инкомбанка».
В сентябре 1998-го ИА и М. Б. Пиотровский оказались приглашены на открытие выставки в нью-йоркской Библиотеке Моргана — Master Drawings From the Hermitage and Pushkin Museums, — и при этом Пиотровскому, просто за ту «любовь, которую вызывает Эрмитаж в Америке», группа American Friends of the Hermitage вручила чек на 100 000 долларов[617] — в присутствии ИА, чей Музей тоже предоставил рисунки — но особого внимания к себе не привлек. «Когда мы с ней открывали выставку в Нью Йорке и надо было говорить речи — ей было нелегко говорить по-английски, и ее это очень угнетало. Она привыкла блестяще говорить по-французски, а в Нью-Йорке по-французски ни к чему. А я, наоборот, по-английски свободно. Ну и многое другое… Поэтому у нее было какое-то такое время… она не осознавала, как быть и как правильно из этого выйти. Постепенно она из этого вышла — я не совсем знаю как. Но был какой-то период — может быть, нехорошо так говорить — у нее дрожали руки. А потом перестали дрожать, она себя излечила, она все преодолела, постепенно выровнялась — и стала снова влиятельной. Замечательное возвращение в новую уже систему отношений»[618].
Видимо, ИА очень отчетливо понимает, что в контексте приближающегося 80-летия, после которого увольнение может оказаться просто технической процедурой, ей нужно демонстрировать новые трюки — и найти кого-то, кто помог бы ей вывести Музей из затяжного кризиса.
Летом 1998-го — когда в Музее идет мощная выставка «Музеи мира — партнеры ГМИИ» и Пушкинский, несколько лет сидевший на диете, снова ломится от стопроцентных «шедевров» — в ГМИИ в качестве заместителей ИА появляются две яркие фигуры — М. А. Каменский и З. И. Трегулова.
Последняя на всю жизнь запомнила, как во время торжественного заседания в Итальянском дворике по поводу 100-летия закладки камня — за 14 лет до настоящего 100-летия Музея — ИА сказала: «Я буду счастлива всех вас пригласить сюда же на празднование своего столетнего юбилея». «И тут в зале повисла тишина — потому что каждый посчитал, сколько ему будет в 2022 году. И кто-то повернулся ко мне и сказал: "Я не доживу". Я была уверена — она доживет. Будут нарастать призраки немощи — но мы отпразднуем ее 100-летие»[619].
Озадаченным сотрудникам, ищущим прецеденты для ситуации, в которой они оказались, оставалось лишь развлекать друг друга историями о том, как Би-би-си
