Посредник - Женя Гравис
– Извините, я не хотел, – смутился сыщик.
– Зачем вы здесь?
– Ищу ответы на вопросы.
– Все ищут, – спокойно отозвался пасечник, закрывая улей крышкой. – Но не все умеют спрашивать. Так в чем вопрос?
– Вы случайно не знаете, что такое необратимый процесс энтропии?
Митя брякнул первое, что пришло в голову, но пасечник, казалось, опять не удивился.
– Случайно знаю. Пойдемте.
И они зашагали к виднеющемуся невдалеке дому.
– Вас какая энтропия интересует – физическая или математическая?
– Та, которая про жизнь. И про смерть.
– Ах, эта… Хотя, в сущности, разница невелика. Принцип один. Говоря простым языком, энтропия – это мера хаоса. И главный генератор этого хаоса – человек. Точнее, его поступки и действия. Его решения. Вы не задумывались, сколько решений принимаете за день?
– Как-то не считал даже.
– Никто не считает. А их сотни. От самых незначительных – вроде выбора цвета галстука по утрам – до серьезных и судьбоносных. Смена работы, переезд, женитьба, имя для ребенка… Каждое из этих решений, даже самое маленькое, запускает цепочку вероятностей. Различных вариантов того, как сложится ваша жизнь.
– А галстук здесь при чем? Согласен, женитьба меняет многое, но мелочи-то?
Собеседник под сеткой усмехнулся. Или показалось?
– Одна девочка как-то раз надела любимую красную накидку, взяла корзинку с пирожками и пошла в поле, где встретила черного быка… Дальше помните? Сказки, знаете ли, на пустом месте не рождаются.
– Ну хорошо. Допустим, что появляется много вероятностей. Как выбрать правильную? Наиболее удачную?
– Вопрос, над которым люди бьются не одну тысячу лет. Отвечу коротко. Никак. Множественность вариаций и создает хаос, беспорядок. Чем больше решений – тем сильнее энтропия. И вся эта система – а жизнь человеческая, безусловно, есть система – постепенно движется к своему наиболее вероятному состоянию. Отсекаются как сухие ветви невозможные варианты, прорастают и множатся подходящие. Их становится все больше.
– Погодите, – возразил Самарин. – Если какие-то ветви отсекаются, оставшихся будет меньше, а значит – сокращается и число вариантов. Разве не так?
– Известное заблуждение, – кивнул пасечник. – Вы знакомы с подвигами Геракла?
– Разумеется.
– Лернейская гидра. Самая простая и понятная аналогия. Рубишь одну голову – на ее месте вырастают несколько новых. С энтропией так же. Дерево ветвится. Движение убыстряется, беспорядок растет. И когда подавляющая часть векторов развития в итоге сходится в одной точке, энтропия достигает наивысшего пика и наступает…
– Конец. Смерть.
– Именно.
– Как это проявляется? Этот хаос можно разглядеть?
– Вы когда-нибудь видели мысль? Одаренные из менталистов раньше умели. Это не четкое видение в прямом понимании, как наблюдаемые нами сейчас дом и деревья. Скорее, образ, набор символов и знаков. Но магам по силам было это прочесть. А хаос… Знаете, Теодорик Тевтонский, был такой средневековый философ, как-то наблюдал этот процесс не без помощи… кх-м… одного артефакта. Теодорик был обычным смертным, не одаренным. В своих трудах он сравнил энтропию с безумным роем мух. Забавное определение, но весьма точное, как мне представляется.
– Я их тоже видел, – сглотнул Митя. – Выходит, я наблюдал пляску смерти? В ее финальной точке?
– Если она завершилась гибелью – так и есть. Для непосвященного зрелище, наверное, было не самым приятным. Камиль Сен-Санс, как мне помнится, посвятил этому пьесу, которую так и назвал – Dance macabre[28].
– Я запаниковал. Посчитал, что по моей вине…
– Вы никак не могли на это повлиять. Линии вероятностей уже сошлись в одной точке. Ваше присутствие ничего не изменило.
Митя облегченно выдохнул. Объяснение про хаос и векторы все равно оставалось малопонятным, но мысль о том, что не он стал причиной гибели неизвестного человека, принесла успокоение.
– Скажите, а этот процесс энтропии нельзя остановить? Или хотя бы замедлить?
– По большому счету это так же невозможно, как остановить течение времени. Впрочем, я немного лукавлю. Одаренные из числа магов Жизни и Смерти обладают некоторым умением контролировать распространение хаоса, оттого отличаются завидным долголетием. Однако и они в конечном итоге прекращают свой жизненный цикл.
– А люди? Обычные смертные? Им это не дано?
– Знаете, я как-то путешествовал по Индии…
Митя удивленно покосился на собеседника. Простой крестьянин – и путешествовал так далеко? Ах да, это же сон…
– …и там в горах встретил группу монахов. Они называли себя сиддхами и практиковали так называемый путь Бодхи – просветления. Вкратце это процесс освобождения от земных, обыденных эмоций и желаний и обретение свободы, высшего состояния. Это сложный путь, включающий долгие молитвы, отказ от привычной пищи, очищение… Монахи показали мне бодхисатву – человека, достигшего этой высшей стадии. Он сидел в каменном гроте, поджав ноги, – старый и высохший как мумия, но несомненно, живой. Мне сообщили, что он сидит так, не двигаясь, уже сто лет. Полвека назад он перестал принимать пищу, а вскоре и воду. Он бесконечно погружен в молитву, и монахи считают его практически божеством. И знаете, что самое интересное?
– Что? – шепотом спросил Митя.
– Он действительно не создавал вокруг себя хаос. Он практически остановил процесс энтропии. И теперь, когда вы знаете, откуда она проистекает, как полагаете, почему ему это удалось?
Митя задумался на пару секунд и вдруг догадался:
– Он не принимал решений. Совсем никаких!
– Вижу, мои объяснения не прошли даром. Хотели бы жить так же, как он?
– Ни в коем случае!
– И это тоже ваше решение. Прошу.
Мужчина открыл входную дверь, и Митя опомнился, что за беседой не заметил, как они дошли до дома. С другой стороны – это же сон. Кто во сне досконально помнит, как он шел и куда?
Внутри пасечник снял с головы шляпу с сеткой, повесил на гвоздь, выставил на стол большой таз и положил в него рамку с медом.
– Можете пока осмотреться, – предложил хозяин. – Я закончу кое-какие дела и провожу вас… к выходу в вашу явь.
– Благодарю, – обернулся Митя и наконец рассмотрел лицо собеседника.
Ему могло быть и тридцать пять, и шестьдесят. Худощавый и жилистый, невысокий. Загорелое лицо в мелких шрамах, на лбу морщины. Некрупный нос свернут чуть вбок, как будто когда-то был сломан. Левый глаз мужчины – вишнево-карий – смотрел на сыщика цепко и внимательно. На месте правого чернела плотная повязка.
Глава 11,
В которой становится все страннее и страннее
Дом пасечника был чудной и диковинный, как будто построенный архитекторами из разных эпох. Одновременно напоминал простую деревенскую избу,
