Посредник - Женя Гравис
Пока хозяин занимался откачкой меда возле большой русской печи, Митя пошел осматривать дом. Весь первый этаж представлял из себя одно большое помещение неправильной формы, с закоулками и нишами. Столовая, гостиная и кабинет в одном. На второй этаж вела широкая лестница, за которой, видимо, располагались приватные покои.
И хотя на первый взгляд мебель казалась разномастной и хаотично расставленной, это смешение стилей и фактур не вызывало неприязни и не выглядело нелепым. Напротив – руки сами тянулись потрогать древнюю каменную кладку на стенах, лакированное дерево перил, шелк обоев… Здесь было ощущение обжитого, уютного пространства, которое хозяин обставил под свои потребности.
В одной из больших ниш обнаружилась библиотека. Митя вскользь пробежал глазами по корешкам с названиями на русском, французском, английском, немецком… Да этот пасечник не так прост, каким хочет казаться. Возле полок стояло старинное кресло-качалка, и сыщик не удержался от соблазна присесть. Кресло оказалось удивительно уютным, и из него открывался такой умиротворяющий вид на поле, что немедленно захотелось устроиться здесь с книгой на весь вечер. И чаю бы еще… С правой стороны как раз нашелся маленький столик с чашкой.
Рабочее бюро – в другом углу, где свет из окна как раз падал под нужным углом. Основательная дубовая столешница с щербинками покрыта в центре темно-зеленой кожей. Резные ножки в мелких дырочках от жучков. Старый, очень старый стол. А вот лампа совсем новая, с яркой электрической лампочкой внутри. Митя не стал трогать бумаги, лишь мельком взглянул на начатое письмо на неизвестном языке: «iQuerido amigo Jose! He leído los resultados del último partido…»[29]
Потом он увидел старинный клавесин: судя по раскрытым на пюпитре нотам, в рабочем состоянии и активно используемый. И рядом – новомодный патефон. Американский. Множество пластинок на разных языках – с классической и новой музыкой.
Митя неспешно прогуливался, как в музее, с интересом разглядывая «экспонаты», пока не наткнулся на огромный стеллаж с морскими раковинами. Полки с ними занимали всю стену, а на самом верху на двух крюках висел топор. Старый, кованый, с большим изогнутым лезвием и длинным, почти в метр, топорищем. Дерево было истертым и покрытым бурыми пятнами.
«Да он явно коллекционер», – отметил про себя Митя, подойдя поближе. Раковины были заморские – зубчатые и шипастые, полосатые и крапчатые, с перламутровой изнанкой, переливающейся оттенками белого и розового.
Говорят, если поднести такую раковину к уху, можно услышать шум моря. Митя моря не слышал и не видел никогда, так что бессознательно потянул руку, но остановился.
– Трогать можно, – раздался голос из кухонного угла. – Они довольно прочные.
«И как он одним глазом умудряется все видеть?» – удивился сыщик. Но потом вспомнил, что он во сне, и успокоился.
Возле каждой раковины была прикреплена маленькая табличка. Митя ожидал сложных названий на латыни, но слова казались простыми и больше всего походили на имена. Самарин взял наугад одну с надписью «Anna» и поднес к уху.
– Mauditsois-tu, Heinrich![30]– явственно донеслось из раковины по-французски.
Женщина кричала отчаянно и зло и, судя по всему, проклинала какого-то Генриха. Митя послушал еще раз. Все то же.
Странно. Самарин аккуратно поставил «Анну» обратно на полку и взял другую раковину, с надписью: «Берсень»[31].
– Нету правды и нету Бога в Московском царстве! – раздался хриплый голос из перламутровых глубин.
И эта разговаривает. Что за чудеса?
– Последние слова, – словно прочитав Митины мысли, отозвался хозяин дома. – Собирал, когда служил палачом.
– Вы были палачом? Где? Когда?
– В основном в Европе. Примерно с четырнадцатого по шестнадцатый век.
«Странные у него шутки», – решил сыщик, поставил раковину на место и вернулся к печке, усевшись за большой стол.
Хозяин дома уже закончил с медом и сейчас пек блины. Сыщик невольно засмотрелся на процесс – настолько выверенными и отточенными были движения. Как будто выполнялись уже миллион раз и были доведены до безотчетного совершенства. Вот пасечник зачерпывает половником жидкое тесто, выливает на сковороду и начинает одной рукой ловко поворачивать, даже не обернувшись. Правой рукой! С той стороны, где нет глаза. Влево, вправо, чуть вперед, по кругу – скупыми ловкими жестами. Тесто растекается тонко, без единой проплешины. Левой рукой в это же время он смазывает горячие блины растопленным маслом с помощью маленькой метелки из перьев. Хлоп – по кругу, по спирали, до центра. Ни одной капли мимо. Хлоп – переворот блина в воздухе. Хлоп – новый блин в стопку.
Можно бесконечно смотреть на три вещи: как горит огонь, течет вода и работает настоящий мастер. А этот, несомненно, был мастером. И не только по блинам. Что за странный пасечник, который так умело готовит, читает по-немецки и машет топором, отрубая головы? В голову приходила лишь одна мысль – весьма неправдоподобная, хоть и довольно очевидная.
Обдумать ее Митя не успел: размышления прервала скрипнувшая дверь. На пороге появилась девочка лет восьми, деловито принюхалась курносым носом, на ходу сбросила стоптанные красные сандалии, раскидав их по полу, и прошлепала босыми ногами к столу.
Митя вдруг вспомнил, что тоже не обут, и от этого стало неловко. Он задвинул ноги подальше под стул и улыбнулся девочке.
– Привет.
– Виделись, – буркнула та и залезла на соседний стул с ногами, усевшись на не совсем чистые пятки.
«Не припомню», – подумал Митя.
Сыщик разглядывал девчонку с удивлением. Одета она была странновато. Штаны – из добротного сукна приятного голубого цвета – на коленках были порваны и по низу топорщились неопрятной бахромой. Из прорехи на левой штанине как раз выглядывала коленка – пыльная, с подсыхающей царапиной. Сорочка на девочке была без пуговиц и с куцыми рукавами. Спереди на ткани был нарисован желтый зверек, чем-то похожий на белку, с длинным хвостом и заячьими ушами.
В общем-то ребенок как ребенок. Курносый нос в конопушках, тонкие русые косички, перехваченные разноцветными резинками, острый подбородок… Но на девчонке были совершенно диковинные очки – огромные, зеркальные, закрывавшие почти всю верхнюю половину лица. В этих очках гостья чем-то напоминала стрекозу. И Митя мог только догадываться, что там за ними, видя в стеклах лишь свое вытянутое отражение.
– Меня Митя зовут, – назвался он.
– Я знаю, – ответила девчонка, но представляться в ответ не стала.
Она без церемоний пододвинула к себе плошку с вареньем и макнула туда указательный палец. С наслаждением облизала. Сунула второй палец в тарелку с медом. Причмокнула. И тоже осталась довольна.
«Какая невоспитанная», – подумал Митя. Может, хозяин обратит уже внимание. Хозяин не обратил. Молча поставил на
