Посредник - Женя Гравис
– У меня самые бескорыстные намерения, – широко улыбнулся граф Кобахидзе и покосился в сторону Щепина-Ростовского.
– А у меня вопрос, Могислав Юрьевич, – решилась Соня. – Скажите, пожалуйста, а эти манипуляции могут быть неочевидными? Как бы не напрямую… Человек вроде как тебя хвалит, а на самом деле словно одновременно обесценивает. И считает, что все обо всем знает лучше. Конечно, он в солидном возрасте, но…
– То есть демонстрирует не агрессию и доминирование в чистом выражении, а в виде высокомерной иронии, так?
– Именно.
– Поздравляю, Софья, вам попался крепкий орешек – улучшенный образец перфекциониста нарциссического толка. У вас есть возможность избежать общения с ним?
– Боюсь, что нет.
– Что ж… Кто-то еще, может быть, сталкивался с похожим типажом? – Озеров обвел глазами группу.
– У меня бабушка похоже говорит, – отозвался гребец Ильинский. – Что-то вроде: «Один ты у меня, Дениска, хороший внук, даже в университет попал, хоть и звезд с неба не хватаешь». Сдается мне теперь, это тоже подвох был?
– А мой отец говорит, что в жизни главное не диплом, а чтобы на фамилию дверь открывали, – заявил Кобахидзе.
Преподаватель на последних словах едва заметно усмехнулся:
– Я понял. Проблема не единична. Господин Сорин, я уверен, вы уже определили общий знаменатель для всех трех случаев ваших одногруппников. Каков он, по-вашему?
Наум Сорин задумался на пару секунд:
– Возраст. Такое поведение более типично для людей старшего поколения.
– Верно. Хотя бывают и юные манипуляторы, но реже. С возрастом скверные привычки лишь усугубляются. Такие манеры встречаются у людей, облеченных властью и влиянием, а также у одиночек, перфекционистов, критиков, педагогов…
Соня покраснела и поспешила отхлебнуть горячий чай – как будто она от пара так зарумянилась.
– Бороться-то с этим можно? – спросил Ильинский.
– Можно. Но действуя методами оппонента: не напрямую и не напролом. Нельзя вступать в прямой конфликт – собеседник просто задавит вас авторитетом. Но нельзя также пассивно соглашаться, оправдываться или обижаться – это еще больше раззадорит противника. Ваша задача – вывести его на мягкий бой. Нужно аккуратно принять удар, «прокрутить» его и вернуть обратно, задев по касательной. Не выходить за рамки приличий, но дать понять, что в обиду вы себя не дадите.
– Да я никогда себя в обиду не дам! – Ильинский сжал кулаки, похрустев суставами. – Но бабушку бить…
– Бить не надо, – улыбнулся Озеров. – Следует словесно отзеркалить. Вежливо, со сдержанным юмором, с теплой иронией…
– О, я придумал! – оживился всезнайка Сорин. – Можно сказать: спасибо, бабуля, у тебя талант – похвалить так, чтобы сразу захотелось извиниться.
– Неплохо, но можно тоньше, – заметил Могислав Юрьевич.
– А где тут ирония? – озадачился Денис.
– Если с иронией не очень, попробуйте обезвредить человека через перевод в действие, в помощь. Например, сказать: «Ну не все же могут хватать звезды. А ты сегодня таблетки вовремя пила? Где они лежат?» Так вы перехватите инициативу, одновременно проявив заботу.
– Так… – нахмурился вдруг Кобахидзе. – Что-то я отвлекся. А меня почему включили в список? Мой отец так-то прав. Наверное…
– Наверное, – кивнул Озеров. – Если не считывать подтекст его заявления: «Все твои усилия – ничто без моей фамилии».
– Я сам поступил! Он не знал даже!
– Верю. Тогда не позволяйте обесценить ваши успехи. Играйте на его поле, но по своим правилам.
– У него с иронией тоже не очень…
– Тогда копируйте его вежливый и жесткий стиль, но не перегибая. Что-то вроде: «Если когда-нибудь мне откроют дверь просто по имени, без фамилии, – я буду знать, что не зря учился».
Сонин внутренний попугай, достав блокнотик и карандаш, строчил не переставая…
* * *
– А отдыхал он, стало быть, не один… – заключил Митя, осматривая кухню-столовую, в которой за столом, упав лицом на скрещенные руки, сидел мертвый мужчина.
Издалека его можно было принять за спящего. Прислуга, пришедшая утром, поначалу и приняла. Пока не потормошила нанимателя за плечо. И не огласила весь дом истошным воплем.
– Тарелка одна, стакан тоже, – с сомнением возразил Семен Горбунов. – Бутылка полная почти. Устал, видать, сморило его, вот и окочурился во сне.
– От усталости?
– Ну да. Кухарка говорит, что он часто допоздна задерживался. Инженер. Тяжелая, видать, служба у инженеров.
Служащему Преображенской водоподъемной станции Илье Федоськину было тридцать восемь. И нелегкая инженерная служба ему больше не грозила.
– Странно, что усердный служащий выбрал столь… игривое вино, – заметил Митя. – Шампанское из Нового Света. Я бы сказал, что это дамский напиток.
– Кухарка говорит, он большую премию ждал. Видать, дождался. И отметил на радостях.
– И где та премия?
Карманы мертвеца они уже осторожно обхлопали. Там было пусто. Двигать тело до приезда доктора Шталя не стали. Так что внутренний карман пиджака пока был не исследован.
Самарин аккуратно, за уголок, приоткрыл дверь буфета над раковиной.
– Ага.
– Что там?
– Сверху тарелка мокрая. И наспех сполоснутый стакан. Кстати, стакан инженера тоже помыли – под ним влажное пятно. И снова плеснули туда вина.
– Думаешь, кто-то хотел замыть следы?
– Не исключаю. И сдается мне, этот кто-то – женщина.
Митя внимательно осмотрел пустой стул возле трупа и вдруг потянул с сиденья что-то блестящее, зацепившееся сбоку за трещину.
– Для инженера слишком нарядно, не думаешь? – И сыщик показал Горбунову серебристую пайетку, похожую на рыбью чешую.
Инженера Федоськина погрузили в труповозку через полчаса. На воротничке его рубашки был смазанный след губной помады. Портмоне за пазухой пиджака не нашлось. Зато там обнаружилась визитная карточка увеселительного клуба «Четыре коня». Совсем новая.
– Давно хотел наведаться, – сообщил Митя, пряча находку в карман.
Покойная старушка Зубатова, как оказалось, не только была при жизни завсегдатаем клуба, но и владела в нем солидной долей, которая теперь перешла по наследству отцу Илариону Воронову. Вот уж действительно злая ирония.
Фасад клуба в Брюсовском переулке вызывающе пародировал знаменитый облик Большого театра. Те же монументальные колонны на входе – только расписанные немыслимыми яркими узорами. И та же вздыбленная упряжка лошадей на фронтоне – но без Аполлона и квадриги.
Коней, как и полагается, было четыре – белый, черный, рыжий и непонятной серо-зеленой масти.
Швейцар в ярко-желтой ливрее впустил сыщика внутрь и ушел в поисках администратора. Митя огляделся. Сейчас, в разгар дня, клуб был закрыт для публики. Внутри было пустынно и тихо, лишь где-то вдалеке тонкий женский голос выводил: «Купалинка, купалинка, темная ночка…» В ожидании сыщик начал рассматривать афиши предстоящих шоу.
Афиш было много. С огромными буквами и восклицательными
