Посредник - Женя Гравис

– Наверное?

– Точно брошу. Очень страшно было. Эти огненные буквы у меня до сих пор перед глазами горят.

– Всецело поддерживаю. А теперь собирайтесь, доставлю вас домой.

– Домой? – Петр Алексеевич снова уныло скрючился на диване.

– Именно. Я обещал вашей супруге вас отыскать. Она очень волнуется. И дети, кстати, тоже, – немного приврал Митя.

Хауд поднялся, покачнулся, скинул покрывало и вдруг застыл в растерянности:

– Что же я им скажу? Меня много дней не было дома.

– Я бы рассказал правду, – предложил сыщик. – Раз уж вы решили начать новую жизнь, почему бы не признаться начистоту? Уверен, вам и вашим родным станет легче.

– Мне страшно, – признался Петр Алексеевич.

В этот момент он как никогда напоминал безутешного бассет-хаунда, и Митя почувствовал себя крайне неловко – как будто был обязан сейчас погладить похоронщика по голове и жалостливо почесать за ухом. Взрослый человек же, а страдает на пустом месте.

– Разумеется, вам страшно. Откровенное признание всегда сделать непросто. Но я верю, что вы справитесь.

– Спасибо. – Петр Алексеевич подошел ближе и протянул руку. – Вы хороший человек. А Клара на вас в суд подала. Я с ней поговорю. Ей не нужно это кольцо, она просто действует из…

– …собственных корыстных интересов, – Митя пожал вялую ладонь. – Не надо. Пусть все идет своим чередом. Мне необходимо найти убийцу, артефакт меня не интересует.

– Хотел бы я помочь. Но я правда ничего об этом не знаю. Для меня эта смерть была потрясением.

– Я вам верю.

– Знаете… Приходите в среду на кладбище, в полдень. Будет бабушкин день рождения. Мы решили там собраться по-семейному, почтить, так сказать.

– Я не член семьи.

– Но вы были чем-то дороги Дарье Васильевне. Иначе зачем бы она включила вас в завещание?

– Клара Аркадьевна будет не рада…

– Ну и пусть. Я теперь новый человек и имею право на свое мнение.

Хауд отряхнул костюм, расправил худые плечи и попытался выпрямить сутулую спину:

– Теперь можно и домой ехать.

* * *

«Хинкали, – думала Соня. – Просто представляй в голове хинкали, а на звуки внимания не обращай. Вареное тесто не разговаривает».

Может, тесто и не разговаривало, а тетушка Леокадия Павловна Томилова уже с порога успела наговорить столько, что хотелось метнуться вверх по лестнице и закрыться у себя в комнате. Желательно до самого тетушкиного отъезда.

Перед каждым замечанием тетушка складывала губы «гузкой», отчего вокруг узкого рта собирались морщинки, и это до крайности напоминало Соне те самые хинкали, которые она однажды пробовала в Грузии.

И теперь Софья Загорская изо всех сил пыталась представить себе мясистые кавказские пельмени, мысленно отключив у тетушки звук.

Внутренний попугай замер с вытаращенными глазами, зажав в лапе горбушку хлеба и не в силах пошевелиться.

Брат Лелик застыл за столом в похожей позе. Анна Петровна пыталась непринужденно улыбаться. Пока у нее выходило неплохо, но, судя по нервным движениям пальцев, ломающих гренку, резерв самообладания непоправимо иссякал.

За три года «тетя Кадди» ни капли не изменилась. Напротив – стала еще более несгибаемой и бескомпромиссной.

А всего-то прошло двадцать минут. Двадцать!

О, как же повезло папе, которого с раннего утра вызвали на службу! И как не повезло Соне, Лелику и Анне Петровне, которые встретили гостью и теперь вместе завтракали.

Это надо уметь – похвалить что-нибудь так замысловато, что за этой мишурой не сразу разглядишь истинное послание:

«…М-да, боюсь, Москва так и останется милой пародией на столицу, несмотря на истинно деревенское тщание…

…Анечка, какое симпатичное на тебе платье. Я похожее младшей горничной недавно презентовала…

…С ума сойти, у вас на центральных проспектах до сих пор сохранились трактиры? Как занятно встретить пережиток времени прямо у стен древнего Кремля…

…Извозчик был остолоп, даже не спрашивай. Он не знает, что такое парадное. Кажется, в этом городе никто не знает…

…Да, я видела из окна ваш новый храм Диоса-Покровителя. Дивно! Прелестный образец среднерусского мещанства…

…Гурьевская каша на завтрак? Вы, однако, отважные люди, если совсем не обращаете внимание на соотношение сахара и жира с утра…»

Кухарка Варя слушала все это молча – бегая туда-сюда и озадаченно хлопая белесыми ресницами. Каждое новое блюдо водружалось на стол со все более громким стуком.

Видимо, Соня в какой-то момент все же дернулась, намереваясь сбежать из столовой, но вдруг поймала умоляющий взгляд матери.

В кои-то веки Загорская-младшая была солидарна со старшей. Поэтому опустилась обратно и обреченно откинулась на спинку кресла.

– Не сутулься, – тут же раздалось с места Леокадии Павловны. – И грудь так выпячивать тоже не следует, это неприлично.

«Что мне – разорваться, что ли?» – сердито подумала Соня.

«Думай о хинкали», – напомнил ей попугай.

– Итак, Софья… – Леокадия Павловна наконец отодвинула пустую чашку и уставилась на Соню выцветшими голубыми глазами.

Волосы у мадам Томиловой – фирменного медного цвета – были обильно разбавлены сединой и гладко зачесаны назад. Темно-синее платье намертво скреплено у высокого ворота желтой камеей. Осанка у тетушки была не в пример Сониной – как будто Леокадия Павловна когда-то давно проглотила черенок от лопаты, и он так и застрял в теле.

– Анечка сказала мне, что ты учишься, – продолжила она. – Это хорошо. Но я бы хотела ознакомиться со списком дисциплин. Чудно́, конечно, что Московский университет по недоразумению носит звание императорского. Впрочем, Елизавета Петровна была своенравной правительницей. И все же я сомневаюсь, что в бывшей аптеке[22] могут преподавать что-то полезное.

Соня поймала еще один умоляющий взгляд от матери и тоже начала ломать гренку на тарелке. Потом улыбнулась как можно вежливее и ответила как можно спокойнее:

– Конечно, тетушка. Как пожелаете.

– Сейчас мне, пожалуй, стоит отдохнуть. – Леокадия Павловна аккуратно промокнула салфеткой абсолютно сухие губы. – Дорога ужасно утомила. Как можно жить так далеко? Аня, ты распорядилась, чтобы постелили мои египетские простыни? Я надеюсь, комнату хорошо проветрили, не выношу пыли. С вашей прислугой, конечно, стоит провести беседу. Эти приборы не подходят к тарелкам, хотя завтрак с натяжкой можно назвать пристойным.

Варя при этих словах возмущенно надула щеки, грохнула на стол тяжелую тарелку с оладьями и нарочито громко извинилась:

– Сердечно прощения прошу! Деревенщина я криворукая, не взыщите, бога ради.

Леокадия Павловна приподняла брови на миллиметр и продолжила:

– Софья, в три часа мы с тобой поедем в Алексеевскую больницу. Их главный врач, как мне говорили, неплох по части нервных расстройств. Заглянешь ко мне в два пополудни, выберем подходящий наряд. Этот слишком… банален. Провожать наверх не надо, я сама найду дорогу. Спасибо за этот