Посредник - Женя Гравис
– Не понимаю, – нахмурился сыщик.
– Сейчас поймешь. – Шталь вывел последнюю вертикальную черту и завершил жирной точкой. – Свет выключи.
Митя повернул тумблер, и в темноте на стене вспыхнули гигантские огненные буквы: «НЕ ПЕЙ ВИНА! Я ВСЕ ВИЖУ!»
– Не слишком ли… драматично? – поднял бровь Митя.
– Авось проймет. Пьяницу попугать полезно.
Самарин взял со стула пыльное покрывало и накрыл Хауда. Тот сразу же повернулся набок и сложил ладони, пристроив на них сверху обвисшую щеку.
– Что ж вы так пьете, Петр Алексеевич… – тихо проворчал Митя, нечаянно озвучив свои мысли.
– Чтобы забыть, – внезапно ответил Хауд, не открывая глаз.
– О чем забыть?
– О том, что мне совестно.
– Совестно… что?
Но Петр Алексеевич не ответил, а снова засопел.
Какой интересный поворот. Еще минуту назад сыщик намеревался позвонить Кларе Аркадьевне и вернуть несостоявшейся вдове почти живого супруга. Но теперь задумался. Нет уж. Подождет еще день. А с Хаудом стоит наутро еще раз поговорить. Так что Митя запер подсобку, положил ключ в карман и вернулся в лавку. Глеб еще был здесь и с видом азартного знатока осматривал винные стеллажи.
– Надеюсь, мне за спасение утопающего положена какая-никакая награда?
– Я бы не стал распоряжаться чужим имуществом… – засомневался было Митя. – Но Хауд уже столько выпил, что пропажи еще одной бутылки никто не заметит.
– Вот и я так думаю. – Глеб схватил с полки шампанское в золотой фольге с бесстыдно-розовой этикеткой. – У меня свидание вечером. Думаю, дама оценит. И тебя бы позвал с барышней для компании, но ты с тех пор, как влюбился, стал неимоверно скучен. Ну, бывай.
Запирая замок на двери черного хода в винную лавку, Самарин не переставал размышлять. Человек может уйти в такой долгий запой по двум причинам: от великой радости или от чрезмерного огорчения. На веселье этот загул не походил никак. Значит, причина иная? И почему же Петру Алексеевичу так стыдно?
Глава 4,
В которой за мишурой проглядывают истинные послания
В лавку на Пятницкой сыщик вернулся рано утром, прихватив из трактира напротив горшочек с кислыми щами и банку соленых огурцов, и ожидал встретить Хауда все еще мертвецки спящим. Но к Митиному удивлению, Петр Алексеевич сидел на топчане, завернувшись в покрывало, и при проявлении сыщика испуганно вздрогнул и распахнул страдающие глаза. Выглядел Хауд не лучше, чем вчера, а к обвисшему лицу добавились мешки под глазами. Но по крайней мере, похоронщик был в относительном здравии.
– Это вы? – хрипло произнес он.
– А вас это удивляет? Мы же вчера виделись.
– Не припомню, – помотал головой Хауд, и это простое движение, видимо, вызвало мучительную боль, потому что Петр Алексеевич застонал и схватился рукой за лоб.
– А что помните?
– Ангела, – драматически прошептал Хауд и поплотнее завернулся в плед. В глазах Петра Алексеевича блеснул безумный огонек.
– Понятно, – ответил Митя. – Значит так… Я вам лекарство принес. Примите, а потом поговорим.
Сыщик подтянул к топчану табурет, водрузил на него горшок с супом, открыл банку с огурцами и поставил рядом.
– О боже… – Хауд вцепился в банку двумя руками и стал жадно глотать, пока не выпил весь рассол. Потом схватил ложку дрожащей рукой и принялся громко хлебать суп. Бросил ее и приложился прямо к горшку, звучно чмокая. – Простите…
Митя махнул рукой, прохаживаясь по комнате. Через пару минут обернулся на протяжный вздох. Петр Алексеевич откинулся на стену. По его обвисшим щекам текли слезы.
– Спасибо вам. Вас не иначе ангел послал.
– Тот, которого вы якобы видели? – Митя убрал посуду на пол и сам уселся на табурет.
– Видел! Диосом клянусь, видел! Кудрявый такой, золотоволосый. Он мне нектар в горло лил и приговаривал: «Пей нектар, а то огонь сожжет».
«М-да, ангелом Глеба еще никто не называл», – усмехнулся про себя Митя.
– А потом он мне ночью явился, – продолжил трагическим голосом Хауд. – Огненной палицей своей на стене послание оставил.
– На этой? – показал рукой Самарин.
– На ней, – медленно и осторожно кивнул Петр Алексеевич. – Предупреждение. О последствиях пития.
– Послание – это хорошо, – одобрил Митя и закинул ногу на ногу. – Божественным посланиям надо доверять. Я ведь вас вчера спрашивал, хоть вы этого и не помните. Я спросил, зачем вы столько пьете, а вы мне ответили: «Потому что совестно». Так почему вам совестно, Петр Алексеевич? Ответьте не таясь, раз уж вас сам ангел предупредил.
Хауд глубоко вздохнул, закрыл глаза, утер слезу краем покрывала и ответил очень тихо:
– Совестно пить.
«Так, круг замкнулся, – подумал Самарин. – Рекурсия. Змея, пожирающая собственный хвост».
– Но все-таки должна быть какая-то более… глобальная причина? Вы что-то натворили? Что-то плохое?
– Ничего, – снова тяжко вздохнул Хауд. – В том-то и дело. Я ничего не натворил. Вообще ничего.
– Не поясните?
– Мне сорок три года. А я ничего в жизни не добился. Ничего из себя не представляю. Клара… Она прекрасная женщина и, наверное, по-своему меня любит. Но с делами в похоронном бюро справляется лучше. Я там не нужен, от моего слова ничего не зависит. Да она и с моей жизнью справляется лучше. Вот костюм, например. – Хауд распахнул покрывало, открыв изрядно помятую одежду. – Как вам?
– Нормальный костюм, – пожал плечами Митя. – Мериносовый, английский.
– А я льняной хотел. С искрой, – поник Хауд. – Она сказала, что это непрактично, и вообще, владельцу ритуального дома негоже выглядеть модным и счастливым. Вы не думайте, я не жалуюсь на супругу. Она замечательная жена и мать…
– Вот именно! У вас… необыкновенные дети. Можно заняться их воспитанием, раз уж на службе вы не к месту.
– Дети… Хотел бы я быть для них авторитетом, но они растут такими самостоятельными. Им не нужны мои советы. Я… я не знаю, кто я, понимаете?
– Не очень. А друзья, родственники, коллеги?
– Да какое там… – сгорбился Хауд. – Петя безотказный, Петя всегда всем поможет, у Пети можно занять и не вернуть… Нет у меня никого. Надо мной все посмеиваются. Даже бабушка подшучивала. Она ведь специально это сделала. Подарила мне эту лавку. Знала, что не удержусь.
– А вы не пробовали другое увлечение найти? Не столь опасное для здоровья?
– Вы никому не расскажете? – Хауд наклонился вперед и перешел на вкрадчивый шепот.
– Никому, – подыграл Митя.
– Я стихи пишу.
– Правда? Хорошие стихи?
– Почитать вам?
– Пожалуй не стоит. Я весьма далек от поэзии.
– Думаю, мои стихи не хуже остальных. Только их нигде не печатают.
– А это неважно. Вы, главное, пишите больше. Когда-нибудь и напечатают.
– Полагаете?
– Уверен. Это лучше, чем пить. А то вы себя совсем в могилу сведете.
– Я ночью тоже так подумал. Когда ангельское
