Посредник - Женя Гравис
Автор – барышня. В этом Софья была почти уверена. Немного найдется юношей, способных с таким умилением писать о пушистых крольчатах.
Погибший зверек… Соня представила себе в красках эту сцену. Маленькие дети часто не осознают своих действий и их последствий. Придушить крольчонка или котенка от безумной нежности – и такое, увы, случается.
Странно, что адресату не объяснили, что произошло, и просто оградили от всех животных разом.
И вторая странность. Кажется, Могислав Юрьевич называл на занятиях это явление диссонансом восприятия. Когда чувствуешь дискомфорт от столкновения в сознании конфликтующих идей, ценностей или реакций.
Точно. Противоречивые явления сталкиваются, и от этого возникает неловкость. Кролики и козы явно отсылают к деревне и сельской местности. А слово «парадоксальный» в этом контексте как можно объяснить? А слово «интригующе»? Кто же вы такая, любезная Н.?
Соня отломила еще кусок шоколада, пододвинула к себе чистый лист и написала: «Здравствуйте, дорогой Н.!»
Задумалась, скомкала лист, взяла чистый и начала снова:
«Здравствуйте, дорогая Н.!
Надеюсь, вы позволите так к вам обращаться, поскольку, хоть вы и не указывали свою идентичность, я почти уверена, что вы – барышня. А барышни всегда поймут друг друга… Если я же я ошиблась, невольно приписав вас к числу дам, прошу великодушно меня простить…»
Глава 2,
В которой возникают риторические (и не только) вопросы
– И таким образом окончание нашей беседы было несколько подпорчено этим… подарком, – резюмировал Митя, рассказывая коллегам о встрече с Аделаидой. – А ведь так хорошо все началось. Она поведала трагическую историю своей жизни, и я даже проникся к мадам искренним сочувствием – и тут это.
– Чертов везунчик! – восхитился Семен Горбунов. – Не пригнись ты вовремя…
– Полагаешь, это дело рук магессы? – спросил Лев Вишневский.
– Допускаю. Она, разумеется, отрицала причастность, ссылаясь на то, что попасть могли и в нее. Вполне может быть. Но, вероятно, мадам просто отвлекала мое внимание, а слуга тем временем сделал остальное. Он же японец. Я слышал, они до сих пор не признают огнестрельного оружия.
– А я читал, что японцы предпочитают мечи…
– Этого слугу взяли?
– Задержали в гостинице. Он уверяет, что не отлучался оттуда, но подтвердить это некому. Пока сидит в кутузке.
– Диковинная. – Мишка Афремов провел пальцем по красному оперению стрелы. – Арбалетная?
– Наши эксперты говорят, что да. Выстрел был где-то со ста метров. Они даже место определили. Там пригорок на опушке удобный, с него беседку хорошо видно. И дорога рядом. Подъехал, выстрелил и уехал незамеченным.
– Следы?
– Ничего конкретного. Собачники много натоптали, не разберешь.
– И все же – каков везунчик, а! – снова вклинился Горбунов. – Вот как тебе удается?
– Не думаю, что меня хотели убить, – возразил Митя. – Иначе на стреле была бы другая надпись.
– Alium reduc, – прочитал Вишневский выцарапанные на древке слова. – «Это предупреждение». Интересно, почему стрелок выбрал латынь?
– Универсальный язык, – пожал плечами Митя. – Им многие пользуются. Медики, юристы, похоронные агенты…
– Священники, – добавил Мишка.
– Магистры, – вставил Горбунов.
– И ученые, – завершил Вишневский.
– Ну вот. Полный набор. Считай, вся зубатовская семейка и Магистерий разом. Не думал, что придется так плотно с ними общаться… Но раз уж мы исключили из подозреваемых московскую шпану, остается искать среди близких убитой старушки.
– Странные они все…
– Такое чувство, что я сунул руку в осиное гнездо, и теперь его обитатели недовольно гудят и норовят куснуть то меня, то друг друга. Врут, хитрят, подозревают других в худших грехах, смешивают факты и сплетни. Кажется, я начинаю понимать Дарью Васильевну. Всю жизнь жалел, что рано остался без семьи, но, может, лучше никакой родни, чем такая?
– Ха, коли бы только у Зубатовых так было, – иронично заметил Горбунов. – Большая семья – это как… цирк. Гимнаст разжирел, у клоуна хандра, жонглер пропил реквизит, у акробатки внезапная беременность… А представление никто не отменял. И кто-то должен в этом шапито следить за порядком и объявлять нумера.
– Со знанием дела говоришь, – приподнял бровь Лев.
– А то! У меня четверо детей и пять внуков, шесть братьев-сестер и их многочисленные отпрыски. И это я еще не считаю всяких дядьев, кузенов, двоюродных и прочих.
В глазах Вишневского отразился ужас.
– Люблю их, родимых, – продолжал Семен. – Кого больше, кого меньше. Даже тех, у кого характер шибко поганый. А куда денешься? Семья. Ну, чего ты вытаращился так? Тебе не понять, у тебя вон только мама. Как ее здоровье, кстати?
– Не жалуется. То есть жалуется, конечно, но ее постоянные приступы ипохондрии никак не связаны с физическим состоянием. Здоровье у матушки, слава богу, отменное.
– Во-о-т… Она у тебя за всю родню отрабатывает. Сольно.
– Семен, я попросил бы так не выражаться в отношении моей матери.
– Ну пардонь, Лева. Оно ж в любой семье, видишь, не без заковырок.
– Хватит. – Митя понял, что назревающий спор пора прекращать. – Далеко ушли от сути дела. Семен, допрос японского слуги возьмешь на себя. У тебя вид грозный, глядишь, его это припугнет немного. Лев, на тебе оружейные эксперты. Выясни все что можно по стреле и арбалету. И запроси сведения по пожару пятилетней давности в доме Чуприяновых, там двое погибли. А Миша… Ты, Миша, поедешь со мной.
– Наконец-то! Сколько можно в присутствии торчать. А куда мы едем?
– В дом для умалишенных.
– Вот это шикарно!
* * *
– На Канатчикову дачу, значит, – хмыкнул шоффер служебного автомобиля и уверенно вырулил на Тверской бульвар. – И куда только служба не заносит.
– А почему больница называется «Канатчикова дача»? – спросил Мишка у сыщика.
– По местности. Там была усадьба, которой владел купец Козьма Канатчиков. Лет пятьдесят назад он продал эту землю городской думе.
– Под скотобойню, – вставил реплику шоффер.
– Именно, – кивнул Митя. – А в конце прошлого века было решено построить там новую больницу. Так что официально она – Алексеевская психиатрическая больница, а в народе по-прежнему – Канатчикова дача.
Будь на дворе лето, корпуса больницы сейчас бы утопали в зелени. Но не в середине апреля. Тем не менее Митя оценил масштаб огромного парка, окружавшего клинику, и даже не удивился отсутствию заборов. Сбежать отсюда было бы сложно.
На фоне черных древесных стволов краснокирпичные больничные постройки казались даже нарядными – в русском стиле, с зубчатыми вставками из белого камня и островерхими «кокошниками» наличников. А вот отсутствие решеток на окнах сыщика озадачило. Тут, видимо, много персонала? Или нет буйных пациентов?
Митины гипотезы развеял спустя десять минут главврач больницы Бруханский. Денис Денисович, грузный мужчина средних лет с аккуратной бородкой, принял полицейских в своем кабинете.
– Решетки? – удивился он. – Вашему ведомству они, конечно, привычнее, но здесь не тюрьма. Пациентов не
