Нерасказанное - Ritter Ka
То, чего нельзя было убить — клеймили предательством.
Симон шел в колонне.
Знал дорогу. Выучил.
Будет молитва и речь о святом царе и богомерском предателе.
На плите, установленной в прошлом году,
нашкребли: «…на увѣковѣченіе великого события спасительной Полтавской побѣды.»
Спасительной называли
смерть Украины.
В нем что-то закипало.
Как казан с полтавским борщом.
Он тогда еще не знал адвоката Михновского. Только слышал имя, что произносили шепотом.
На обочине стоял мужчина.
Два метра ростом. Вышиванка.
Светлые глаза. Усы причудливой формы.
Правильное, почти классическое лицо.
Он стоял ровно и смотрел.
На кого-нибудь.
> — Когда-нибудь среди этих ребят появится тот, кто сотрет вас с лица земли.
Белокурого парня с челкой — перевернуло и шлепнуло.
Слова влезли под рясу.
Симон услышал.
Опустил глаза.
На действие будет противодействие.
3. GROUND CONTROL [ВОЛОДЯ]
Пушкинская, Киев. [от авт. Сейчас Чикаленко].
27.06.1917
Захожу. Духота. Огорченный кофе. Часы тикают. Соседи за стеной.
Эта рябая дура снова не приоткрыла окна, теперь спина мокрая. Смотрит вечно, будто буду бить. Снова все валяется. Я же сочинял. Универсал. Мое слово - "универсал".
> “Да будет Украина свободной.
Не отрываясь от России, пусть народ украинский на своей земле имеет право сам распоряжаться своей жизнью...”
Правки Грушевского. Выбрасываю.
Завтра утром – цирк. Усатые рожи, портфели. Ефремов – вторая ряса, ненавижу. Сестра его еще ничего.
Потом вечером на Питер. К Керенскому.
Двое суток — в пути.
А когда буду там, во дворце: несколько часов у дверей.
А дальше – лизать их знатные жопы. За украинскую автономию.
Еще и салфетки подать.
Но главное завтра – другое.
Я решил.
Положу этому конец.
Хорошо, что он еще не знает.
Эти полтора месяца в Раде – невыносимы.
Одно дело письма, он за пол страны. Другая – каждый день.
Видеть. Чувствовать.
Как курит. Как дышит.
Как черкает бумаги.
Как стряхивает пепел.
Из-за него.
Не могу отдаться революции.
Страдает государство.
Еще неделю назад решил: уберу его. Потому что не выдерживаю.
Тринадцать лет я на поводке.
То туже, то свободнее. Чистенькими ручонками. Ни разу.
Херувим синьоокий.
Белые перья.
Петля. Петлюра. Нет каламбур.
Диагноз.
Когда хочет – пишет. Если нет – вздохни.
Главное – тихо.
Я в трещинах.
Он – не Бог.
Но. Смотрит сверху. А я – под ним.
Дым. Они.
Никогда не знаю, это ли конец?
Или просто P.P.P.S
Даже буквы – его.
У него женщина. Ребенок.
Я его письма. И себя – без него.
Пафосне: Amor aeternus, sine vita.
Чувствую. Что-то в доме не так.
Тишина не такая.
Всё на месте. Но. Что-то.
Кто-то.
Я теперь первый заместитель Грушевского.
Политика.
Меня пришли убивать.
Кухня. Спальня. Пусто.
Ванная.
Захожу.
Окно полуоткрытое. Цикады поют.
Щелкаю выключатель.
В-И-Н.
Голый.
В ванне.
Овальная. Небольшая. На ножках.
Посредине.
Под светом.
Вода темная почти по грудь.
Ничего не видно.
На этот раз еще тоньше.
Сидит.
Спина округлена.
Острые ключицы.
Лопатки и колени выше воды.
Плечи шире ванной — локти свисли за борта.
Руки свободно вниз, немного изогнутые.
Ладони - полуоборотом вперед.
На левом запястье – четки.
Багрові. В два охвати.
Черный крест с кисточкой
прилип к коже.
По нему капает на пол.
Правая ладонь сухая. Вывернутая немного вперед – естественно.
И шрамы над ней.
Едва заметны. Для чужого глаза ничего.
Но я знаю, где смотреть.
Тонкий. Параллельные.
Стертые, но не пропавшие.
Я видел впервые еще тогда. 13 лет назад.
Не говорит об этом.
И не нужно.
А ниже – точеные пальцы.
Указательный и средний.
Сигарета между ними. Тлеет.
Мой приговор.
То, о чем я годами думаю.
Хочу упасть лицом в изразце.
Но стою.
Время замерло.
Ангел сошел в мою ванную.
Интересно, где же крылья.
А у меня – тишина в паху.
Ничего нового. Каждый раз.
Зато завтра штаны будет разрывать.
Упомянул. Ключ. Один. У него.
Ни разу еще. До сих пор.
И он здесь. И я здесь.
А завтра все изменится.
- Что, испугался? - спрашивает, не глядя. — Это я. Кто там в этом году… Клавдия Петровна?
Меня скрутило.
– Нет. Она… женщина. С ребёнком.
Вращается. Немного наклоняет голову.
Сверлит синим льдом.
Пальцы медленно между серыми мокрыми прядями.
- С твоим ребенком. Единственная, кто тебя нахер послал. Ты ничего не сделал. Спина болит. Лечусь у тебя в ванной.
Я молчу. Потому что правда.
Ушел на кухню. Хлынул, что было.
Возвращаюсь с бутылкой. Он уже на диване.
Сидит. Охватил острое колено.
Вытертый. Только с волос немного.
- Здесь останусь, - говорит. - Далеко уходить.
Смотрит прямо в глаза. Как обычно.
Голос его высыхает:
– Я тебя не возьму. Спина. Сегодня – нет.
Так спокойно. Как о погоде.
И идет дальше:
– А ты думал, я не знаю?
Я читал Фрейда. Даже он такого, как ты, Володя, не представлял.
Тянет под меня — а мучаешь женщин.
Отвратительный.
Камни на голове.
Гвозди под ногти.
Он меня читает до последней строчки.
Сажусь рядом.
Скривился:
– И давай, Володя, без сопляк. Ты не единственный в мире. 13 лет ходишь и молчишь.
Я достаю рюмки.
– Нет, – говорит. - Лекарство. Алкоголь – противопоказан.
Свет выключаю. Я – в постели. Он – на диване.
В ушах отбивает барабан.
Он. Сказал.
Это.
Я ждал.
Спрашиваю.
- А почему Леся?
Пауза.
– Максим Славинский. Ольманах. Лесин… Ларисин любовник.
В Питере договорились: будет дочь - название Леся. Он находится в Центральной Раде. Спроси сам.
Он уснул.
А я лежу. Смотрю в потолок. До утра.
Теперь все сказано. Кроме завтрашнего.
Или.
Он.
Знает? - о завтра.
> УЧЕБНИК УКР. ЛЕТ, 10 класс:
«В своем творчестве Владимир Винниченко разоблачал бессмысленность и искусственность старой святеничной морали. Выступал против аморализации человека буржуазным обществом.»
4. CAMERA EYE [СИМОН]
С. Рада
28.06.1917 на должность заместителя.
На следующее утро, 28 июня, было оформлено первое украинское правительство. Генеральный секретариат.
Во главе - Владимир Винниченко
(первый заместитель Председателя Центральной Рады)
Фотографа вызвали сразу после протоколов. Все суетились.
Симону не дали стула со спинкой.
Указали: сюда.
Крайний правый.
Стул был ниже других.
Его буквально посадили так,
что плечи провалились,
и на фото он казался меньше,
чем на самом деле.
Он сел. Осторожно.
Спина болела с ночи.
Лекарство не подействовало.
Туловище будто просилось внутрь.
Но нужно было держаться.
Не согнуться — окончательно.
На нем был пиджак, стилизованный под военную форму — между гражданским и фронтовым. Воротник жестко стоял, мозолил, пуговицы отблескивали, но это не был мундир.
Рядом - Ефремов в вышиванку, молча.
За спиной Мартос, взгляд сторожкий.
"Смотрите в камеру."
Симон не мог.
Лишь немного повел головой.
Руки на коленях.
Пальцы не сжимались.
Его не назначили.
Совещательный голос.
Обязанности без полномочий.
"Оттуда" не утвердили, сказал Володя и улыбнулся.
Фото было поставлено так, чтобы тот, кто имел в руках ножницы, мог одним движением его срезать.
> УЧЕБНИК ИСТОРИЯ УКРАИНЫ, 10 КЛАСС:
«28 июня 1917г. С.Петлюра был назначен Генеральным секретарем по военным делам.»
> НАУЧНАЯ МОНОГРАФИЯ:
«Петлюра оставался главой УХИК, а не Генеральным секретарем...
У него был только совещательный голос. Подписи и полномочий не было.
> ДНЕВНИК В. ВИННИЧЕНКО:
«Сегодня возникли украинские власти. Генеральный секретариат. Это было идеальное правительство. Основой его была добрая воля, доверие и общая цель.
Было жарко. Пил чай с лимоном.
> ДНЕВНИК С. ЕФРЕМОВА:
«Я в 1917 году не узнал бывшего Симона: вырос, уважился, развился.
В Центральной Раде в 1917–1918 годах он был одним из самых вдумчивых и развитых политиков.»
[Примечание от автора. Эта фотография во всех учебниках, википедии – повсюду]
5. Я твой отец (отцеубийство)
Киев, июль 1917
Михновский не поднялся. Сидел, как всегда, ровно, упрямо. Кабинет был в старом доме, с толстыми стенами и тяжелыми запыленными занавесами. Воздух застыл, как кисель.
Симон заметил, что здесь
