Нерасказанное - Ritter Ka
Генерал развернулся к выходу.
Симон не ответил.
По плану надо было мило улыбнуться, но челюсть не слушалась. Вместо этого получилось что-то среднее между улыбкой и сжатой болью. Тогда он заговорил — ниже, чем нужно, как сам не планировал:
— Павел… как вас отчество… Je vous enpri. (фр. Прошу вас) Прошу. Дайте медикаменты. Там ребята. Им больно. Один уже грыз бинт. Другой плакал. Как ребенок.
(Пауза. Один… два… – Сейчас!)
Скоропадский обернулся. Дольше смотрел.
— Не все, выходит, социалисты — конченые. Я отдам приказ. Но — не для вас. Для них. (Показав на список).
Он вышел. Дверь захлопнулась мягко.
Симон остался неподвижным. В пальцах – вдруг спазм. Он машинально сжал бланк так, что остался след на ладони. Отсчитал до десяти. Тогда медленно выпрямился и собрал бумаги.
Он мог бы сказать что-то о героизме, нации, истории… но это для других зрителей. Не для генерала. А к себе прошептал:
— Je serai au-dessus. (Я буду зверху.)
Rideau. (Завеса.)
В. ЛЕНИН
(Володя)
Кафе "Метрополь", Цюрих. Швейцария.
Мы сидели напротив. Ленин курил дешевую сигару — медленно, как кто-нибудь читает молитву наизнанку. Пахло розами. Где-то в глубине зала играло пианино почти неслышно.
Я не пил. Он тоже. Он слушал. Меня, писателя. Слушал вождь всех трудящихся.
— Это не война, — сказав я. — Это увертюра. Главное начнётся, когда мы доберёмся до главных врагов - классовых.
Он улыбнулся сухо.
— Именно. Вас, хохлов, прежде всего надо проверять. В партии вашей куча мусора. Свиду всё правильно, всё романтично. А под вышиванкой нож.
Но ничего. Скинем этого христа в Петрограде. Быстро. А дальше вам поможем…
Я немного наклонился вперед.
— Есть у нас один, — сказав я. — Мужики его слушают — и плачут. Как дети. Как бабы.
Он говорит — будто гладит по голове.
Театр. Всё дёшево.
Но он их не любит. Он брезгует ими.
Он никогда не был с бедными. Он хочет не равенства — он хочет трон. С трезубцами.
Ленин достал блокнот.
— Как звать?
В голове – он. Всегда он.
Я произнес имя медленно, как глоток после долгой жажды:
— Саймон.
И что-то дернулось внутри.
Тихо. Глубоко. Как разряд.
— Давайте запишем это.
Он не посмотрел на меня. Просто чиркнул. И все.
Я вышел из Метрополя.
На дворе пахло весной и карамелью. Воздух был чист, как новое белье.
Вот теперь – я с историей.
Не с ним.
Любовница ждала меня у вокзала. Чемодан тяжелый, кожаный, но улыбка легкая. Мы едем во Францию на море.
Она недавно купила новый красный купальник, в белую точку. Лиф с металлическим каркасом. Когда запускаешь руки, можно порезаться. Но низ зато продуман. На завязках. Удобно.
> ПРИМЕЧАНИЕ. В. Винниченко был знаком с Лениным задолго до 1917 г.
> ПРИМЕЧАНИЕ. 2. Ленин писал на Винниченко отзывы. О романе «Заветы отцов» (рус. Языком 1914) он написал: «Архискверное подражение архискверному Достоевскому».
## #13. Роза+Володя
I. Декаданс
Осень 1911
Париж. Библиотека Сорбонны.
Она сидела и не знала, чем себя занять. Стройная брюнетка, грызшая карандаш.
Главное, чтобы не пирожные.
В руках книга об очередном бреде.
На этот раз "Лечение женской истерии".
Карман тянул письмо от отца.
С деньгами. С контролем.
Ей двадцать пять. Медицинский факультет. Третий год в Париже.
Она – папа инвестиция.
Гимназия, Петербург, теперь еще и Сорбонна.
Окупитесь? Не факт.
Диплом? Могут и не дать.
Особенно если не будет послушной девочкой.
Она еврейка. Женщина. Ее не должно быть здесь.
У гимназии таких, как она, было три процента. В медицинском еще меньше.
Говорили, что здесь легче.
Они солгали.
Сколько ни учись – ты все равно ходячая матка.
Подошел.
Сел рядом.
Спокойно, как у себя дома.
Положил на стол "Мать". Горького. Ждал.
Она взглянула мимоходом, но достаточно, чтобы он это увидел.
— Горький? Не мой стиль.
Через день поцелуй.
Через неделю кровать.
Через месяц забудется.
Он усмехнулся. Наклонился к уху, тихо:
— В книгах главное — владеть языком.
Пауза.
— Идёмте. Покажу интересную книгу.
Они остановились у последнего стеллажа.
Свет здесь был другой — серый, ломкий.
Холодно.
Она стояла лицом к нему.
За спиной полки. По бокам тишина.
Пространства почти не осталось.
И уже ждала: поцелуй, шея, грудь. Но не дали. Не здесь. Не днем.
Она закрыла глаза.
Но. Тишина.
Поднял юбку.
Поднял край, чтобы не падала.
Присел.
Щелкнули щеколды чулок.
Приспустил панталоны. Не снял.
Вжал в подоконник. Бедра – в камень. Спина – в деревянную раму.
Рука в рот. Просто чтобы было тихо.
Язык жесткий, сухой, привычный.
Не искал. Не раздумывал. Делал.
Как тренировавшийся. Кто умеет.
Когда девушки говорили: это сладко.
Оказалось просто рефлекс.
Живот скрутило. Тошнота пошла вниз.
Она вздрогнула, скользнула.
Чтобы не упасть, уперлась пятками в его плечи.
Решил: согласие.
Судорога прошла сквозь все тело. Краткое горло.
Она выгнулась назад – резко, неуправляемо. Плечи оторвались от рамы.
Бедра подвинулись вниз.
Он удержал.
Рукой, жестко, с силой, вжал ее обратно.
Впечатал глубже.
От рывка затылок ударился в деревянную раму.
У него сильно ударилась голова.
Воздух не стал.
Тело замерло.
Он встал.
Ликед проигрывает.
Посмотрел на нее сверху.
— Как …тебя?
— Роза. Rosalie.
— А я Володя. Писатель.
Она сидела на холодном подоконнике.
Расстегнутые панталоны повисли на коленях.
Мир зашатался.
II. ЛЮБОВЬ
Париж в тот же день.
Квартира Володи
Она уходила сама.
Не убегала. Не спрашивала.
На входе на мгновение остановилась.
Хотя чего ей бояться. Это ведь не первый мужчина в ее жизни.
Он коснулся между лопатками.
Не сильно. Как корректируют направление |
— Давай.
Квартира открылась.
Свет бил в глаза.
Окна распахнуты. Стекла грязные.
Стены голые. Постель разбросана.
В воздухе запах женских духов.
Книги к потолку.
На столе стопка бумаг.
Забитая пепельница.
Самый большой предмет в комнате.
Пальто на гвоздике.
Он подошел.
Провел большим пальцем от плеча к уху.
Медленно. Однажды.
Молчит. "Согласна", подумал он.
Корсет.
Крючки. Ленты. Узлы.
Его пальцы не искали.
Розе показалось, что он мог бы вслепую решить все. Впервые такое видела среди мужчин.
Блуза. Прилипла к телу. Снимал ее медленно. Ткань тянулась, как кожа.
Юбка. Стянул вниз.
Без жеста.
Брюки.
На этот раз снял.
Они были еще влажные из библиотеки.
Показал рукой.
— Кровати.
Послушалась. На спину.
Он увидел: груди нет.
Да даже лучше.
Одной рукой перевернул ее в живот.
Роза не пручалася.
Бессмысленно.
Тело тонкое, тугое.
Светлая спина. Мышцы.
Короткие волосы, открытый затылок.
Узкий таз. Острые лопатки.
Уголки плеч.
Без мягкости. Без бедер.
Молодое. Сильное.
Не спрашивал.
Просто вошел.
Боли Роза не почувствовала.
Держал ее за талию. Поднял.
Движения точны. Без спешки.
Правое колено уперлось во что-то шершавое.
Муляло.
Растирало кожу.
Посмотрела вниз — сухой чулок с прошвой.
Чужая. Древнее.
Не смогла убрать.
Первая волна быстрая.
Ее тело еще помнило библиотеку.
Вторая, когда он навалился сверху.
Вжал в тряпку. Не поднялась.
Третья, когда сменил ритм.
Медленно. До упора.
Четвертое, когда она хотела сесть на него.
Поднялась на локтях, но он удержал.
Не силой, тяжестью.
И тогда прошло через все тело.
Без звука. Без разрешения.
Как судорога, что не спрашивает.
Роза забыла, как ее зовут. И не хотела вспоминать.
Он закрыл глаза.
Окончил.
Не вздохнул. Ничего не сказал.
Даже не поцеловал.
Просто вышел. С нее. Из комнаты.
Она услышала звон хрусталя из кухни.
Пил сам.
Она села. Голая спина к стене.
Закурила.
Дым шел ровно.
Только пальцы немного дрожали.
Он вернулся, еще с кухни держа выпитый стакан.
Поднес коньяк.
— Держи.
Дождался ее глотка.
— Выучи украинский язык, если хочешь повторение.
> ПРИМЕЧАНИЕ. После знакомства с В. Винниченко успешность студентки Розали Лифшиц резко ухудшилась. Учебу она не закончила.
III. ГНЕЗДО
Франция, декабрь 1911
Роге 25
Володи
