Ольховатская история - Владимир Георгиевич Кудинов

Костя простил, что они никудышные грибники.

Он бы сказал, пожалуй, не раз говоримые им слова, однажды услышанные у Мишки Коваля по телевизору и сразу же полюбившиеся: «После первой не закусываю!..» — да зачем обижать людей? И он взял помидор, ядрено-красный, литой, где только вызрел, холера.

— Бери рыбку, Костя, — сказал Грак. Но Костя лишь покачал головою: зубы, братка…

И потом: в кино, по телевизору, те слова говорились немцам, а тут свои же люди, «от» и «до», — размокли Костины мозги от солнца, усталости, от русско-горькой, наконец; и душа растаяла…

Славно привечал грач воробышка…

Но здесь настала пора авторскому отступлению, чтоб кое-что прояснить. И боже вас упаси подумать, будто весь тот рассказ, который сейчас последует, есть неблагодарные Костины воспоминанья вот за этим вот щедрым застольем. Это я встреваю со своим словом, а Костя, как вы понимаете, тем временем благодушествует в тенечке на травке: Грак снова слетал к ручью, почертыхался в крапиве, повозился в аире — и не напрасно.

Вспомним, что Костя обкашивал рыбхозовские канавы. И меж чертополохов ему перепадало какое-никакое сенцо. И одним летом, когда в Яворах с конями была сильная запарка, Костя пошел-поехал в Тишковичи, чтоб на вывозку села взять коня там. Но в конторе сказали: дядька, какой еще конь?!. Ты у нас санитар, а не сенозаготовитель-собственник… Тогда Костя ткнулся в дверь самого директора — совещание… Пока курил с мужчинами, пока толковал о том о сем, Грак совещание закончил, сел в «газик» и был таков.

Костя со своей просьбой опять обратился к яворскому совхозному бригадиру. А тому опять было не до него, в кормах нуждается не только частная скотина.

Костя вновь пошел-поехал в Тишковичи. Но Грак даже слушать не пожелал, отмахнулся, хлопнул дверцей «козла» — да пойми же, дядька, некогда!..

Костя понял — понял, что к директору так просто ему не пробиться. И назавтра утром он поджидал Грака на дамбе, по которой тот проезжал каждодневно, осматривая хозяйство. Костя сидел за донной удочкой, заброшенной в пруд, где гуляли пудовые карпы-производители. Рыбу на прудах ловить запрещалось, а на этот пруд и смотреть-то не рекомендовалось. Словом, увидит здесь Грак человека с удочкой — обязательно остановится, никуда не денется.

Посочувствуем же Граку, заставшему наглого злоумышленника за этим его делом средь бела дня, ногами Грак затопал. И как Костя ни объяснял, что не карпы ему нужны, братка, а всего-навсего конь, коня он не получил, как недополучил и двадцати пяти рублей в получку.

Посочувствуем и Косте однако же…

— А что, дядька, не продашь ли свои грибы?

— Это можно, — не задумываясь, ответил Костя.

— Сколько возьмешь?.. — Грак мотнул головою в сторону лозового куста, под которым стояла Костина корзина. Мотнул не оборачиваясь, как словно бы она там стояла от века. Потянулся за брюками, достал бумажник, извлек из него десятку и вопросительно поднял на Костю глаза. — Хватит?

Ну это с какой стороны посмотреть… Десятка в рыбхозовской ведомости — деньги большие, а вырученная на рынке, положим, за огурцы — уже нет. Из-за десятки в город огурцы не повезешь, отвозились, братка, ждешь, покуда мешок не нарастет. А вот ходить на канавы из-за десятки несколько дней с косою будешь. Да и как же иначе? Когда жили в деревне натурой, возили-носили в город и яйца, и сметану, даже молоко, из-за пяти рублей, бывало, день гробили, на чужих людей скотину дома оставляли. В огуречную же страду брали два грузотакси. Пригоняешь машины в Яворы, грузишься с соседями, едешь на Комаровку, на Червенский рынок, тракторозаводской или автозаводской, на рынок, что был на Фабрициуса, разгружаешься, ночуешь на мешках, назавтра торгуешь, а к обеду на тех же машинах — таков уговор с шоферами — приезжает новая партия яворцев; ты же, распродавшись, опять гонишь машины в Яворы, где снова грузятся люди, теперь уже они едут с ночевкой в Минск. Нынче в огуречную страду, — а Яворы всегда славились огурками, на продажу растили их, ибо село расположено на теплом склоне и земля хорошая, чернозем, а он, этот редкостный чернозем, подостлан еще и удерживающим влагу суглинком, почему огурки и поспевают недели на две раньше, чем в соседних селах, — так вот, нынче Яворы тоже берут грузотакси в страду. Но не две машины, одну — все меньше народу остается растить этот овощ, оттого все меньше и рынков в городе. Словом, из-за десятки в город не потащишься, не стоит овчинка выделки: ведь еще надо дать шоферу три рубля с человека и рубль за каждый мешок, что ж останется, кроме твоих мозолей? Или они не в счет?..

Так хватит десятки тут или нет? Десятка, конечно, деньги немалые, особенно если причитается по рыбхозовской ведомости, — вон сколько можно спичек купить. Но с другой стороны…

— А!.. — сказал Костя. — Добавь, Сеня, еще рубель!..

— Детишкам на молочишко? — понимающе улыбнулся Грак.

— Не! Детям на конфеты!

— Пожалуйста! — И Грак добавил рубль, протянул деньги Косте.

Далеко заехал, далеко, помотал головою Костя, обратно не выберусь — думал, все это так, шуточки, а оно вон как все поворачивается.

— Да бери же, — мягко настаивал Грак.

— Не-не, погоди… — Костя соображал, что ему делать.

Нина и африкан с интересом наблюдали за этим торгом. И африкан невпопад сказал:

— У нас на Комаровке, между прочим, персики продаются почти по той же цене, что и в Ялте. Крым теперь дорог…

— Да подите вы к черту со своим Крымом, понятно?! — внезапно взорвался Грак. — Сколько жилы можно из меня тянуть?! Хватит, надоело! Понятно?!

— Сеня, Сенечка!.. — изумленно протянула Нина, округлила невинные зеленые глаза.

— Ваш этот зуд промеж ног!.. — Грак вскочил, он прямо орал, как баба, и смотреть на него, большого, рыхлого, взбешенного, было неприятно, неловко, стыдно. — Зуд, с которым в вашей семейке все на свет вылупливаются!..

— Уймись, — холодно заметил африкан. — Сходи головку окуни в ручей, — посоветовал, сузил холодные глаза африкан. — Помогает. Особенно психам.

Грак понесся к машине, вернулся обратно, забегал туда-сюда по траве, потом рывком распахнул дверцу, достал еще одну бутылку водки, сел с размаху у покрывала, неаккуратно налил себе теплого зелья, проглотил одним глотком. Схватил было помидор — и брезгливо бросил, всадил с яростью зубы в кусок сухой рыбы.

— А как же «нам не можно», «мы за рулем»? — спросил Костя.

— Доедем. — Грак хлопнул еще одну чарку. — На автопилоте.

— Он играет в любительском театре, — насмешливо пояснил африкан Косте. — И сейчас разучивает роль Безухова.

— Стихни, — устало, с внезапным равнодушием, пришедшим на смену внезапной ярости, сказал Грак. — Интеллигент-самоучка, поэт с великой дороги!..

— Большой дороги, — поправил