Ольховатская история - Владимир Георгиевич Кудинов
Посмеялись и разошлись. И ни словом ведь не обмолвились о грибах. Будто их в природе не существовало, будто создатель вообще не изобретал их за делами поважнее.
Ах, как провел Мишка Костю!..
Но с другой стороны — сам же хотел обдурить его, а потом непременно попасться с корзиночкой на глаза…
Чтоб отвязаться ото всех этих мыслей, Костя начал думать о легком, веселом. Думать о последнем своем внучке Пете. Андрей привозил его в Яворы, когда в июне был в отпуске. Мальчонка крепенький, щечки, ножки тугие, не ущипнуть. Сидеть он еще не умел, радостно улыбался всем деревенским и вырастет, по всему, человеком общительным.
Еще Костя думал о том, что когда сдаст бычка по контрактации, то выручит те деньги, что не хватает Андрею на первый взнос за квартиру…
И подумал вдруг, что Мишка должно быть уже на полпути в Колодино.
А подумав так, подхватился и потрусил в хату. Кристины не было, ушла в хлев к скотине. Ждать ее, бежать к ней было недосуг, и Костя, схватив со стола будильник, сунул его в корзину: сейчас же через болото на большак, а там автобус, там Казенный лес.
Минуты оставались до восхода солнца. Петухи прочищали горло, чтоб приветствовать его. День открытия охоты на грибы начинался.
А будильник был нужен затем, чтоб знать точно время, чтоб не проворонить обратный рейс.
Вот так-то, Мишенька!..
Костя любил ходить в лес один. Неловко признаваться, но в свое время неохотно брал с собою даже Кристину и подраставших сыновей. Не выносил просто гама и суеты там, где должна быть тишина, без которой не бывает бережного внимания к живому. Что же касается публики, захламляющей леса битым стеклом, обрывками пленки, бумаги, то об отношении к ней и говорить-то не приходится. Публика эта особенно размножилась в последние полтора десятка лет — одновременно со взрывом производства малолитражек. Догонит тебя на дороге во чистом поле какой, не остановится подвезти — и свиньями от тебя смердит, и боты, дядька, грязные. Знай, как говорится, каждый сверчок свой шесток. И в лесу у Кости теперь выработалось еще одно правило: если заставал на излюбленных местах других грибников, не мешал им, незаметно, неслышно обходил стороной, пусть даже в его елках они и были слепы, как новорожденные щенята. Потом уж, переждав, возвращался, подбирал то, что принадлежало ему по праву. Видел срезанный белый корень боровика там, где ожидал увидеть, усмехался, но уходить не торопился — тут должна расти еще хотя бы парочка. И когда сегодня в самом центре своих владений он услыхал вдруг щелканье автомобильной дверцы и голоса, разглядел на лесной дороге синий «Жигуль», воспринял это как должное в субботний день, поморщился, взял круто вбок.
А грибов нынче высыпало множество. Боровички добровольно шли под нож, чистые, крепкие. Не в пример другим, Костя накрывал остающиеся в земле корни веточкой, листьями, пучком мха, сучком — всем, что ни подворачивалось под руку, — чтоб поменьше жгло грибницу солнце. И найти Костю в лесу по срезанным корням было делом зряшным. Грибы в корзине тоже были прикрыты ветками. Но это от случайного дурного глаза. Под ними назойливо стучал будильник.
Везенье сегодня шло под руку с невезеньем: не оставил Костю в покое, прикатил ему под бок вскоре тот же самый синий «Жигуль». И пришлось прервать священнодействие, пойти на хитрость.
— Ау!.. — подал голос Костя, сердито позвал неведомо кого. — Ау!.. — повторил он, сообщая тем самым миру, что под эти елки уже пришли люди, место, дескать, застолблено, проедьте, дороженькие, подальше, не будем мозолить глаза друг другу, лес, братка, велик. Побудьте по возможности наедине с этим лесом, неуж не устали вы от всяческих контор, собраний, телевизоров?..
Волк помечает свои владенья отметками, всяк знает, какими. Медведь — на деревьях когтями. А Костя, как зяблик, — голосом.
К удивлению, прибывшие на «Жигуленке» пошли прямехонько на его голос. Это было совсем уж невероятно. Грабеж, матухна, средь бела дня…
— Ау!.. — крикнул Костя. — Ау, где вы все там?!
Ему, естественно, никто не отозвался. А эти по-прежнему ломились через лес, как лоси. Двое мужчин, определил Костя, женщина.
Он только что вынырнул из чащи, где его очки и плащ собрали с ветвей всю росу. И Костя, протерев подкладкою пиджака стекла, пошел прочь — открыто, не таясь, будто все эти елки, березы, дубки были ему совершенно не интересны. Как не интересны грибы в чужой корзине.
Он покидал отличные места. Там, впереди, будут тоже неплохие, но эти лучше. Здесь больше муравейников и красных мухоморов, разнообразнее лес, подлесок что надо. И папоротника в меру, и вереска. И влаги довольно, тепла. В лесу за горушкой самая охота наступит позже, уже с похолоданьем, только во мху за горушкой и будут до первых морозцев сидеть боровики. С темно-коричневыми круглыми шляпками, на длинных белых упругих ножках в высоком мху.
Костя решил уйти сразу же подальше, оторваться от преследователей — побоятся бросить машину, и ошибся, не рассчитал другие варианты: опять заурчал мотор, его настигли, прошли параллельным курсом, стали.
А слева за неширокой полоской леса начиналось болото с черными груздями на спуске к нему, справа лес просвечивался — там было поле.
Вот же наказание!.. Согнали с одного места, второго, к третьему подступиться не дают. К тому же впереди перекликались голоса. Правда, далековато, и было не понять — сюда ли шли, отсюда ли.
Костя остановился, не зная, что предпринять.
Пойти обратно? Бог мой, не станут же они разворачиваться!..
Он вспомнил, что сегодня видел на опушках молоденьких маслят. А здесь, вон в том соснячке, была извечная их плантация. И Костя свернул к ней. Не потому что организму необходима разнообразная пища. Когда есть боровики, подосиновики, рыжики, иных грибов он не берет. Сейчас просто выпадал случай избавиться от хвоста. Сейчас он покажет плантацию, оставит «дачников» отводить на ней душу, пусть вечером, за
