Ольховатская история - Владимир Георгиевич Кудинов

— А что, братец, — сказал я шоферу, — кроме этого шоссе есть какая-нибудь дорога на Лукашевку?

— Да, проселок, бывший шлях.

— Час от часу не легче!..

— Но я не знаю, можно ли по нему проехать. До армии ездил, два года назад, а теперь не приходилось. По шляху ближе, ведь шоссе прокладывали на Покровск, а на Лукашевку бросили ответвление… То есть проехать-то проедешь, но душу на колдобинах вытрясешь. — И, помолчав, спросил: — Куда вас отвезти?

— В гостиницу, — отвечал я. Надо было принять душ, слегка передохнуть, прежде чем идти в КПЗ. — А вы можете возвращаться в прокуратуру.

На площадь, на которой размещались райком, исполком, гостиница и несколько магазинов, из боковой улочки вывернула «скорая». С сиреной и включенной мигалкой, она пошла на красный свет светофора, лавируя в поперечном потоке враз сбросивших скорость машин и напоминавших сейчас понуро разбредшееся стадо. Я ведь и сам нередко езжу на машинах, оборудованных синими мигалками и сиренами, правда, на машинах милицейских, и нам вот так же уступают дорогу, и мы вот так же летим на красный свет. Но всегда, когда вижу «скорую» (почему-то кажется, что и она попала в беду), когда я ощущаю ее требовательность, нетерпение и одновременно мольбу о прощении за поднятый на улице переполох, мне бывает не по себе. Жалко человеков, дай-то бог здоровья всем добрым людям…

Мой номер, однокомнатный, с телефоном и крошечной «сидячей» ванной, был на третьем этаже в конце коридора, сразу за «люксами». С одним из этих «люксов», под № 323, на моей памяти была связана прескверная история — истории не скверные, увы, это ведь не для нас, они больше подходят газетчикам.

Я уже работал старшим следователем, но занимался не преступлениями против личности, как сейчас, а расследованиями хищений социалистической собственности. Впрочем, классификация преступлений у нас довольно условна, ибо они нередко смыкаются, это, как правило, звенья одной цепи.

Мы гонялись по нескольким смежным областям за ловкими авантюристами, и эта погоня привела меня в Ольховатку — следовало установить, как, когда и через кого в руки преступников попали в большом количестве этикетки, отпечатанные местной типолитографией и предназначенные для консервов ольховатского мясокомбината. Дело в том, что то в одном городе, то в другом на оживленных улицах внезапно появлялись лотки, с которых торговали мясными и рыбными консервами, расфасованной в полиэтиленовых мешочках красной икрой. Товар, естественно, шел нарасхват и уже через полчаса кончался. За лотками прибывал «Москвич»-пикап, и все следы тотчас простывали. А в мешочках вместо красной икры изумленные граждане обнаруживали подкрашенное вареное сорго в банках вместо кеты, горбуши, крабов, тресковой печени, свиной или говяжьей тушенки — зеленый горошек, кабачковую икру, перец, баклажаны или голубцы. Подобным образом несколько сотен банок кабачковой икры, благо хоть качественной, сошло за свиную тушенку ольховатского мясокомбината. Преступников изобличили тогда не в Ольховатке, за тысячи километров от нее — обо всем этом я вспомнил лишь потому, что в ту пору мне пришлось заниматься одновременно и историей вокруг номера 323.

А суть ее такова.

В одной благополучной семье вконец отбилась от рук дочь-десятиклассница, променяла школу на легкие знакомства. Как-то среди дня ее мать забежала домой посмотреть, чем занимается доченька, в какой компании курит «БТ», зубрит фразы по русско-шведскому разговорнику, но квартира была пуста. Тут затрезвонил телефон. «Машка?» — спросил мужской голос. «Да», — ответила мать (ее голос был очень похож на дочерин, даже старые знакомые путали). «Это я, Сеня Фолитарик. Уже четко четыре часа, а тебя все нет. Мы же ждем…» — «Но я не могу сейчас, я могу в семь». — «Ну ты даешь!.. Ладно, приедь хоть к семи». — «А куда?» — «Как договорились… — удивился голос. — В гостиницу… И Лелю, конечно, прихвати». — «Ясненько, ясненько», — игриво сказала Машкина мать любимое словечко дочери.

Она печально знала эту голенастую девицу по имени Леля, и оттого знала ее родителей, уважаемых людей, бывших партизан, и сразу же поехала к ним. А потом — вместе с ними в гостиницу. На вопрос, в каком номере проживаем Фолитарик, дежурный администратор ответила, что он здесь не проживает, он здесь работает — сантехником, надо спуститься в цокольный этаж, там его обитель.

Сеня Фолитарик — прыщеватый человек лет тридцати, в бакенбардах, с крупным серебряным перстнем на мизинце — оказался в своей комнате, накручивал диск телефона.

«Девочек ждешь?!»

«Нет, каких девочек?..» — опешил он.

«А Машку?! А Лелю?! Так вот, она — это Машка, а я — это Леля!.. Гад, да мы такую мразь из автоматов стреляли!..»

Тут заверещал телефон. Машкина мать опередила растерявшегося Фолитарика.

«Маша, ты? И Леля с тобой?.. Умнички!.. Так поднимайтесь ко мне, 323-й «люкс»…»

Лелин отец побежал за милиционером, мамы понеслись в 323-й. В номере из-за столика с приготовленными коньяками и закусками им навстречу встал респектабельный господин, давно перешагнувший сорокалетний рубеж; ослепительная улыбка застыла на его смуглом лице жалкой гримасой. Нервы мам не выдержали, лицо расцарапали они этому господину. «В Одессе фрайеру везет, да?! На деньги и на шалав?!» Досталось и коридорной: «Ты что же, гнида, за мандарины несовершеннолетних девчонок в номера пропускаешь?!» Сбежалась вся гостиница, главное поняла, мнения разделились. Оскорбленный фазан прыгающими пальцами все пытался набрать экстренный номер милиции. «Да вот и милиция!» — истерично крикнула ему Лелина мать, указывая на подоспевших мужа и милиционера.

При обыске у мошенника изъяли десять месячных командировок с Кавказа в Ольховатку.

«А ты, оказывается, смелая у меня, мать, — сказала потом Машка. — Ты не представляешь, с кем связалась».

…Я прошел в свой номер, разделся и залез под душ.

Покамест я думать не думал, что и на этот раз, в этот мой приезд в Ольховатку, судьбе будет угодно подсунуть мне новое, дополнительное дело, самым тесным образом переплетенное с делом по убийству Дениса Андреевича Чигиря.

4

Первый этаж гостиницы занимал ресторан, и я спустился наспех перекусить.

Народу было совсем немного, но уже появились оркестранты, принялись настраивать свои инструменты, которые я лично воспринимаю, как орудия пыток.

Я покопался в меню, пытаясь определить, в каком мясном блюде будет больше этого продукта, и заказал шашлык и под бутылку лидского пива маринованную салаку с луком. Шашлык был неплох, пиво — превосходное, а насчет рыбы вспомнилась реплика чиновника из «Дамы с собачкой»: «А давеча вы были правы: осетрина-то с душком!..»

— Что-то я не вижу перца, — полозовским тоном сказал я официантке, без всяких впрочем претензий.

— У нас нету перца, — поджала губы официантка, худая, моих, примерно, лет.

— В ресторане? Странно…

— Может, мне на свою зарплату покупать вам перец? —