Моя мать прокляла мое имя - Анамели Сальгадо Рейес

Ей странно, что она больше не видит ауру Ольвидо. Это потому что ее здесь нет, убеждает себя Ангустиас. Ее матери больше нет, и неважно, что в глубине души ей отчаянно хочется, чтобы ложь Фелиситас оказалась правдой.

– Ты обманываешь, – растерянно говорит Эмилио, когда Ангустиас сообщает ему, что они с Фелиситас уезжают из Грейс. Ангустиас замирает. – Шутишь? Блефуешь? Мне еще синонимы подыскать?

Ангустиас продолжает безмолвно стоять, боясь, что если попытается открыть рот, то тут же расплачется.

– Что мне сказать, чтобы убедить тебя остаться?

Ангустиас медленно качает головой.

Облако над головой Эмилио мгновенно темнеет.

– А если я скажу, что буду скучать по тебе?

Ангустиас отчаянно кусает губы и закрывает глаза, но это уже бесполезно. Слезы потоками льются по ее щекам. Утонет ли она на этот раз? Она не собирается ждать, чтобы это выяснить. Ангустиас крепко обнимает Эмилио и выбегает под дождь.

Глава 57

Ольвидо

Первое воспоминание Ольвидо об урагане обрывочно, его будто разорвали на фрагменты, и оно напоминает разбитый потолок на кухне в доме ее детства. Большой сук, принесенный дыханием урагана, пробил крышу и потолок, обнажив внутреннее пространство дома и сделав его беззащитным перед непрекращающимся дождем и природным мусором. Она помнит удушающую жару, охватившую ее, когда мать открыла окна гостиной на время короткого перерыва в ливне. Помнит, как прилипал к ногам мокрый подол платья и как сама она в испуге липла к ногам матери. Помнит, как они вычерпывали ковшиками дождевую воду и как выплескивали ее в свой и без того затопленный палисадник.

Больше всего ей запомнилось серое небо и то, как ей казалось, что мир вокруг превратился в черно-белое кино, – правда, мир этот был гораздо менее привлекательным, чем мир кинозвезды. Если бы у Марии Феликс[121] обвалилась крыша, ее починили бы меньше чем за неделю, а она на это время остановилась бы в шикарном отеле в Мехико, где специально назначенный персонал исполнял бы любое ее желание. Она купила бы новую одежду взамен уничтоженной дождем и ела бы сколько душе угодно, не беспокоясь о том, останется ли что-нибудь на завтра.

Для Ольвидо все это было недоступно, потому их потолок так и не починили. Мать просто прикрыла его деревянной доской, которая падала каждый раз, когда на город обрушивался новый ураган. Конструкция была хлипкой, гнилой и бесполезной.

Десятилетия спустя, несмотря на отсутствие стихийных бедствий, дом Ольвидо по-прежнему разваливается, но она даже не может прикрыть дыру куском дерева. Эту дыру уже ничем не замаскировать.

Ольвидо больше не в силах видеть ненависть в глазах внучки и слышать, сколько обиды все еще таит в своем сердце дочь. Поэтому она сбегает в соседский дом, осознавая, что это трусливый поступок. Но кто ее осудит? Никто, кроме внучки, не видит, как она повторяет свои ошибки. Она не намерена прятаться вечно. Разыщет их и будет сопровождать, куда бы они ни отправились, но сейчас необязательно дожидаться, когда Фелиситас и Ангустиас вернутся домой. Необязательно наблюдать, как они собирают вещи, загружают машину и уезжают, чтобы вновь начать все сначала. К чему ей смотреть, как легко они оставляют ее в прошлом?

«Мы находимся в эпицентре урагана „Сейдж“, который прямо сейчас обрушивается на побережье Южного Техаса, скорость ветра достигает девяноста шести миль в час. Первый ураган в этом сезоне уже нанес серьезный ущерб Корпус-Кристи и продвигается дальше вглубь материка!» Телерепортер старается перекричать ливень, но его голос еле слышно, так что Самара вынуждена увеличить громкость до максимума. За спиной репортера открывается картина надвигающегося неминуемого разрушения: пальмы вот-вот вырвет из земли, по мощеной дороге ветер уже гонит потоки воды.

Донья Сараи прижимает руку к груди и качает головой:

– Dios cuide a esa pobre gente[122].

При других обстоятельствах Ольвидо тоже помолилась бы за тех, кому угрожает монстр, с которым она много раз сталкивалась сама, но сейчас ее голова занята своими проблемами. Она сидит, сгорбившись, на одном из стульев в столовой и мечтает глотнуть горячего чая доньи Сараи, чтобы разогнать необъяснимый холод, что сковывает ее.

– Никогда не понимал, почему репортеров заставляют стоять на улице в такую погоду. Можно вести репортаж из здания, мы все прекрасно увидим, – говорит Альберто за мгновение до того, как на экране появляется изображение кровли, сорванной с дома. Она улетает постепенно, кусок за куском, как будто ветер получает от этого удовольствие и хочет продлить момент. – Или не увидим.

– А с нашим домом случится то же самое? – спрашивает Густаво. В то время как донья Сараи смотрит в телевизор с беспокойством, Альберто – с недоумением, а Самара – со страхом, у Густаво картинка вызывает лишь острое любопытство и живой интерес. Он не врал, когда говорил, что ничего не боится с тех пор, как ему исполнилось семь.

– Нет, – убеждает его и себя Самара. – Мы живем слишком далеко от моря, чтобы ураган мог до нас добраться. В сотнях миль.

– Ну во-о-от, – ноет Густаво. – Я так хотел посмотреть… – Он запрыгивает на диван и кричит: – Посмотреть, как все разрушается!

Взрослые устремляют на него неодобрительные взгляды. Самара так недовольно хмурится, что Ольвидо невольно вспоминает Фелиситас. Она стыдливо отводит глаза.

– Кажется, у нас уже начинается гроза, – замечает Альберто, глядя в окно гостиной. Моросящий дождик, который шел весь предыдущий час, превратился в ливень. Соседский дом едва виден через водяную завесу. – Как-то уж слишком быстро, разве нет? – обращается он к жене. – Вроде должно было пройти больше времени?

На экране теперь появляется картинка из студии, и через секунду слышен голос репортера: «Похоже, ветер усиливается. Ураган „Сейдж“ уже относят к третьей категории, скорость ветра увеличивается до ста двадцати пяти…»

– Как все могло так быстро измениться? – удивленно спрашивает Альберто, сейчас ни к кому конкретно не обращаясь.

«Судя по всему, он движется вглубь материка ускоренными темпами», – продолжает репортер.

– Разве так бывает? Разве он может усилиться, двигаясь по суше? – недоумевает донья Сараи. – Густаво, ну-ка погугли.

Ольвидо не слышит ответа Густаво. Она смотрит в окно широко раскрытыми от ужаса глазами, и шум ливня гремит у нее в ушах.

Глава 58

Фелиситас

Фелиситас понимает, что когда дух миссис Томпсон советовал ей брать пример с ее мамы, это вовсе не означало, что ей стоит совершать необдуманные поступки. Для нее очевидно, что это не та черта характера, которую ей рекомендовали бы перенять у матери. Окружающие считали Ангустиас веселой и любящей приключения,