Моя мать прокляла мое имя - Анамели Сальгадо Рейес

Ольвидо либо ответит на ее вопросы, либо нет. Но независимо от того, как отреагирует, все равно будет вынуждена вспомнить, за что она ненавидит Фелиситас, и эта обида снова всплывет. Бабушка вновь станет бесчувственной оболочкой того существа, которым она была, когда впервые появилась на их кухне.

Спокойно отвечать на вопросы Фелиситас она точно не станет. Ольвидо постепенно теплеет, но не как остатки рождественских tamales[119], подсушенные на комале[120], а скорее как tamales, разогретые в микроволновке. Там, где Фелиситас хотелось бы хрустящих подрумяненных краев, ее ждет тепло снаружи и холод внутри. Ей никак не узнать, будет ли следующий кусочек, который она откусит, обжигающим или ледяным, но и то и другое не лучший вариант.

– Ты что-то молчаливая сегодня, – замечает Ольвидо, ставя утром чашку кофе перед Фелиситас.

– Я всегда такая.

– Я знаю, но вчера столько всего произошло. Ты ничего не хочешь сказать? Что мы будем делать? Что собирается делать твоя мать? Посмотри. – Ольвидо показывает на листок в центре стола, прижатый пустой цветочной вазой, Фелиситас хватает его и читает. – Что там написано?

– Она поехала в библиотеку сказать Эмилио, что мы уезжаем, – сообщает Фелиситас. – Еще она заедет к доктору Гутьерресу и мисс Талии, чтобы отдать им вчерашний ужин. Не пропадать же еде.

– Вообще-то это не наши контейнеры.

– И еще что может завезти меня попрощаться с Густаво и Эстелой, прежде чем мы…

– Не реви, – приказывает Ольвидо. Ее тон что-то среднее между тоном полководца и встревоженной Ангустиас. – Мы что-нибудь придумаем, и на этот раз все обойдется без больницы. Я обещаю. Этой девчонке пора перестать сбегать от своих проблем. Я знаю, она думает, что я сама именно так и поступала. Она всегда тыкала мне этим в лицо, но у меня были веские причины. А у нее их нет. Что такое? Похоже, ты хочешь что-то сказать. Дай-ка я угадаю. Очередной вопрос. На этот раз «что» или «почему»? «Что значит – ты сбегала? Почему ты сбегала?»

Фелиситас мотает головой. Это она уже спрашивала, и Ольвидо ответила, но окно в ее прошлое все еще приоткрыто. Какие вопросы можно просунуть через эту щель? «Что, если она сбегает от тебя? – думает Фелиситас. – Что, если она сбегает от меня?» Эти вопросы кажутся непомерно огромными, но Фелиситас не хочет упускать возможность, поэтому она просит Ольвидо рассказать ей об отце. Ей любопытно, но на самом деле ответ ее особо не волнует, а то, что ее не волнует, не может причинить ей боль.

– Я не очень хорошо его знала, – пожимает плечами Ольвидо. – Он был некрасивым и тощим. – Она делает паузу, будто хочет что-то добавить, но передумывает.

– Ты хотела сказать, как я? – уточняет Фелиситас и делает такой большой глоток кофе, что ее щеки надуваются, словно у бурундука.

– Конечно, нет. Ты симпатичная, ведь ты похожа на меня, – говорит Ольвидо, нежно поглаживая свои щеки.

– Как скажешь, – ухмыляется Фелиситас и со стуком ставит чашку на стол. – Почему мама ушла от него?

Ольвидо делает вид, что поглощена проверкой чистоты на кухонном столе, чтобы не смотреть на Фелиситас.

– Мама никогда тебе не говорила?

– Нет.

– Об этом она должна сама тебе рассказать.

Фелиситас смотрит недоверчиво. Недоступная, но не бесчувственная. Она ставит грязную чашку в раковину и решает вымыть оставшуюся посуду. Каждые несколько секунд она искоса поглядывает на бабушку. Ольвидо переходит к осмотру шкафчиков и холодильника. Фелиситас делает глубокий вдох. «Сделай это», – приказывает она себе. Если Ольвидо отреагирует наихудшим образом, Фелиситас просто не будет обращать на нее внимания. Возможно, Ольвидо настолько расстроится, что решит остаться в Грейс без них. Нет, не стоит себя обманывать. Она так не поступит, скорее исчезнет на некоторое время, как сделала за день до своих похорон.

Фелиситас решительно подходит к холодильнику и достает банку лимонада, приготовленного Ольвидо несколько дней назад.

– А теперь спроси меня, что я на самом деле хочу узнать, – приказывает она, наливая себе лимонад в стакан.

– Что?

– Спроси меня, что я на самом деле хочу узнать.

– Что ты на самом деле хочешь узнать? – с опаской повторяет за ней Ольвидо.

Фелиситас пьет большими глотками, пока в стакане не остается ни капли, и непроизвольно произносит:

– Почему она ушла? Мама. Почему ты ее выгнала?

– Я ее не выгоняла, – поспешно говорит Ольвидо, по-прежнему избегая смотреть внучке в глаза. – И об этом ей тоже стоит самой тебе рассказать.

– Эй! – кричит Фелиситас и топает ногой, когда бабушка пытается повернуться к ней спиной. – Как ты, наверное, заметила, мама ничего мне не рассказывает.

Ольвидо усмехается:

– А по-моему, она тебе много чего рассказывает. Вы ведете себя скорее как подружки, чем как мать и дочь.

– Нет, это не так. Тебе просто так кажется, потому что вы с ней вообще никогда не вели себя как подружки. Она рассказывает мне что-то, только если считает, что я «достаточно взрослая, чтобы понять». Но я не знаю, как она определяет, что я пойму, а что нет.

– Нет никаких критериев, – искренне говорит Ольвидо. – Ты просто знаешь. Когда станешь матерью, поймешь.

Фелиситас кривится:

– Я не хочу становиться матерью. Никогда.

Ольвидо скептически ухмыляется и жестом велит Фелиситас отойти, чтобы она могла осмотреть холодильник.

– Ты не представляешь, о чем говоришь. – Она открывает дверцу и наклоняется, чтобы проверить содержимое ящиков со свежими овощами.

– Представляю, – уверяет Фелиситас и расправляет плечи, чтобы казаться выше, но чувствует себя крошечной. – Вполне себе представляю. Я знаю, как бывает: мама может быть и очень близкой, и совершенно чужой. Я знаю, что мамы лгут и убеждают себя, что принимают правильные решения, даже не спрашивая дочерей, чего они хотят. Я знаю, что быть дочерью и матерью ничего не значит.

– В смысле – ничего не значит? – удивляется Ольвидо.

– Мать и дочь – это просто обращения такие. Ну, так их называют, верно? Как миссис и мистер, как муж и жена. Это просто слова. Они не связывают вас навсегда.

– Конечно, связывают!

– Думаешь, ты и мама были связаны? – хмыкает Фелиситас.

– Естественно. Как ты считаешь, почему я звонила ей все эти годы? Потому что мне нравилось с ней ссориться? Нет. Потому что она моя дочь, и я несу ответственность за то, чтобы с ней все было хорошо.

– Ты просто зациклилась на ней. – Фелиситас чеканит каждое слово, стараясь пробиться сквозь бабушкино упрямство.

– Любая мать зациклена на благополучии своего ребенка.

– Она