Комод с цветными ящиками - Оливия Руис

Я слышу, как бьется в груди мое сердце, когда открываю этот гримуар и перечитываю стихи. Откровенность некоторых строк заставляет меня сомневаться, не оставить ли тетрадь в комоде. Но сомнения длятся недолго. Тут ведь все о любви. И, насколько мне известно, Нина у тебя не от Святого Духа. В этом ящике полно всякой всячины, но ты не обращай внимания на косточку личи, браслет, прядь волос, гитарные струны и все остальное. Главное – это тетрадка, свидетельница моей пробуждающейся женственности и моей величайшей любви.

Однако при первой встрече с Рафаэлем внутри у меня все сжимается. Я только что все оставила позади. Я сгораю от яростного желания жить. Мне кажется, что жизнь принадлежит мне, но меня мучает совесть за то, что я ушла, никому не сказав ни слова. И потом, я не знаю, с чего начать.

Я замечаю Рафаэля, когда он выходит из бистро. Он останавливается, чтобы закурить сигарету, смотрит себе под ноги, и я пользуюсь моментом, чтобы рассмотреть его. О Боже! Он подумает, что я нищенка, потому что сижу на тротуаре у вокзала. Но я провела на ногах всю поездку от Нарбонны до Тулузы, у меня был самый дешевый билет. Я встаю. Чтобы он не увидел меня, если поднимет взгляд. Или как раз чтобы увидел, не знаю. Мысленно я твержу: подойди, подойди, подойди ко мне. Только телепатия поможет мне, сама я подойти к нему не решаюсь. Описать его можно только словом слишком. Слишком красивый. Слишком мужественный. Слишком уверенный в себе. Слишком гордый. Он слишком все на свете, чтобы я осмелилась. Он улыбается мне. Я опускаю глаза. Какая же я дура! К счастью, его это не останавливает. Он догадывается, что я хоть и встала, но куда идти, не знаю. Пытаюсь придать себе уверенности. Скорее, скорее, скорее. Он переходит улицу.

– Mucho gusto señorita. ¿Puedo ayudarle?[36]

– Простите, я не говорю по-испански.

– ¿En serio?[37]

Я не отвечаю. Жозефина Блан не знает, что значит en serio.

– О, простите, я был уверен, что вы…

– Нет. Вовсе нет.

– Очень приятно, Рафаэль, – говорит он, протягивая мне руку.

– Жозефина.

– Красивое имя – Жозефина.

– Спасибо.

О нет! Конечно же, я совершенно случайно наткнулась на того, кто возвращает меня самой себе, возвращает домой – от этого акцента вся Андалусия проступает на розовых кирпичах Тулузы[38]. Испанцы повсюду. Вот тебе и начало освобождения! Вот она, Испания – настигает меня в самом чувственном своем проявлении. И я не пытаюсь остановить ее. О нет, не пытаюсь. Сама жизнь только что ворвалась в мою жизнь. Впервые. Вся моя плоть кричит о желании и восхищении. Я очень волнуюсь, и это, должно быть, бросается в глаза. Я заставляю себя успокоиться. Изображаю отстраненность и пытаюсь вспомнить о том, что делает меня настоящей француженкой. Я должна быть сдержанной, немного чопорной, немного недовольной, иначе не буду соответствовать образу, который хочу создать. Импульсивность и прямоту – в шкаф, запереть на ключ! Ну, с этим я справлюсь – пять лет обучения у святош из Сен-Жюста, теперь мне нет равных. Соберись, Рита, возможно, это судьба. Tranquilo tranquilo tranquilo[39].

Я готова. Поднять глаза на него для меня труднее, чем взобраться на пик Муласен[40], но я не сдаюсь. Я посмотрю ему прямо в глаза и поймаю его душу, а если она окажется слишком маленькой, слишком молодой, слишком поверхностной, отпущу ее. Ay, Dios, он не сводит с меня глаз. Сердце и желудок будто мчатся по американским горкам, меня трясет, я растеряна, пьяна от адреналина. Действуй, действуй, действуй, подруга. Нет, не могу. Я застыла, как Пьета[41]. Даже не пытаюсь побороть застенчивость, и она полностью овладевает мной. Неужели получилось – я что, действительно стала чертовой француженкой? Какой позор.

– Ты знаешь Тулузу? Хочешь посмотреть город с лучшим гидом? – предлагает Рафаэль.

– Почему бы и нет! Я ничего здесь не знаю. Я из Нарбонны, только что приехала.

Рафаэль идет быстро. Ласково улыбнувшись, он берет меня за руку, чтобы я не отставала, – я даже не успела дать согласие. Мне это тоже нравится. Он относится ко мне с уважением, но решения принимает сам. Настоящий мужчина, вот кто он такой. Настоящий. Мне кажется, что я теряю сознание каждый раз, когда думаю о том, что его кожа касается моей. Я пытаюсь сосредоточиться на чем-то другом, но ничего не помогает. Безумный ветер захватил город. Или, может быть, стихии разбушевались от того, что моя рука оказалась в его руке.

Горячий южный ветер заставляет нас пригибаться, идти медленнее. Пытается разъединить наши сплетенные руки, но они обе ему сопротивляются. Еще один нежный взгляд: Рафаэль спрашивает моего согласия, но не дожидается ответа. Его пальцы отпускают мои – и меня как будто лишают части тела, хотя мы идем рядом всего двадцать минут. Но его мощная рука проявляет инициативу, тянется, обнимает меня. Обхватывает мое плечо, и наши тела образуют щит, мы даем отпор Эолу. Я чувствую себя живой. Невероятно живой. В объятиях незнакомца, одна в городе, которого не знаю, – но я не боюсь. Чем бы ни закончилась эта встреча, ей было суждено случиться, я уверена. Все так естественно, все предначертано судьбой.

Я открываю для себя город таким, каким его впервые увидел Рафаэль и каким он стал для него за последние два года. Рафаэль тоже беженец. Я притворяюсь, что ничего не знаю о войне, которая опустошила его мир, наш мир. Слушаю внимательно, скрываю эмоции, изображаю удивление. Я почти уверена, что он сразу видит мою ложь всякий раз, когда я вру, и ему это кажется забавным. Нет, не может быть, мое французское произношение идеально, и, чтобы не выдать себя, я, как Мадрина, экономлю слова. Берегу козыри, так она говорит. В конце Рафаэль приводит меня туда, где он живет. Он снимает комнату в коммуне художников. Это нечто невероятное. На первом этаже живут немцы. Художник, режиссер и два писателя трудятся над своими проектами с олимпийским спокойствием. На втором этаже отовсюду доносятся крики на итальянском. Две скульпторши, резчик по дереву, драматург, танцовщица, специалист по комедии дель арте и певец яростно спорят. На третьем этаже без умолку переругиваются раскрасневшиеся испанцы.

Внезапно у меня от грусти сжимается горло. Я думаю о нашем доме. Это место похоже на него. Меня от него тошнило, а теперь я мечтаю там оказаться. Я тоже хочу показать Рафаэлю мой маленький мир, гордиться им, как он гордится своим. Но уже слишком поздно. Это сообщество – всего лишь иллюзия. Снаружи все по-прежнему, и на чужаков все смотрят враждебно. Тут, у Рафаэля, все относятся друг к другу с уважением, но все это ненастоящее. Законы внутри этих стен – не те, что на улице, это не универсальные законы, это не свобода. Свобода – это быть собой и внутри, и снаружи.

Мы с Рафаэлем разговариваем всю ночь. Нас прерывают два его голубя, вернувшиеся домой.

– Хари, Мата, познакомьтесь с той, кто зажгла сегодня свет во тьме моего неба! Ее зовут Жозефина. Жозефина, это Мата и Хари.

Он снимает маленькие металлические капсулы с их лапок, кладет в карман и просит меня рассказать что-нибудь о себе. Я говорю, что мои родители погибли в аварии, и я уехала, потому что у меня больше ничего не осталось. Я лаконична, а он не требует вдаваться в подробности. Он рассказывает о своей семье, о разрушенной бомбами деревне, от которой остались только пепел и воспоминания. Он говорит об Испании так, будто она мне чужая. Мне это нравится. В его словах гордо реет наш флаг. Рафаэль загорается, погружаясь в воспоминания, чтобы оживить свой рассказ, и невольно ранит меня, ведь это и мои воспоминания тоже. Он рассказывает, как до войны работал стекольщиком, как тепло общался с заказчиками, как они помогали друг