Комод с цветными ящиками - Оливия Руис
Дорогая, ты, конечно же, знаешь младшего Гарре. Это твой tío Роберто. Да, да, он был у нее первым и последним. Он один. Знаешь, что такое родственная душа? Даже если увидишь такое в кино, не поверишь, будто девушка, спустившись на три этажа, может встретить мужчину, с которым шестьдесят лет проживет в страстной любви и единомыслии! Их влюбленность переросла в крепкую любовь за три года, и еще два года спустя они поженились. После свадьбы они переехали и взяли с собой Кармен. Со мной было слишком трудно. Я была слишком злой. Неуправляемой. Я хотела знать. Знать все. И отказывалась понимать, почему нашим главным законом было молчание. В пятнадцать лет я была слишком молода, чтобы понять это. Но и повзрослев, продолжала совершать те же ошибки. Я скрывала, лгала, защищая. Вернее, думая, что защищаю. Потом перестала. В то время расплывчатые ответы казались мне знаком недостаточного уважения. Даже Мадрина будто знала мою историю лучше, чем я… Хотя, учитывая, что она везде совала свой нос, это было неудивительно. Возможно, отчасти она была ясновидящей. А может, это я была не такой проницательной, как думала. Стоило мне кем-нибудь увлечься, как она, не церемонясь, говорила:
– Не он. Ты слишком молода. А он уже переспал со всеми, с кем только можно. Так что даже не думай.
Если я выходила за пределы квартала, намереваясь побыть «француженкой», и встречала Мадрину, она тут же заставляла меня вернуться обратно.
– И не мечтай, cariño.
Это было невероятно. И очень бесило.
В тот день, когда у меня начались месячные, я была в школе. Мне было одиннадцать с половиной лет. Я ушла с уроков и отправилась домой, я бежала, хотя это было очень трудно. От страха боль становилась только сильнее, ведь я не знала, что происходит. Я соорудила что-то вроде прокладки из туалетной бумаги, чтобы спастись от позора, но когда на крыльце нашего дома я попалась на глаза Мадрине, то, наверное, была бледной как полотно. Не проронив ни слова, эта ведьма взяла меня за руку, привела к себе и усадила – и все это одним движением.
– У женщин такая ерунда случается каждый месяц, это не болезнь, ничего страшного, просто теперь тебе нужно быть осторожной с тем, что ты делаешь со своим цветком, иначе можешь забеременеть.
Она открыла ящик, достала несколько белых лоскутов. Один взяла себе, остальные протянула мне. И, спустив трусы, продолжила:
– Вот, кладешь это сюда вот так. Когда испачкается, сразу стирай. Придется, конечно, повозиться. Запас тряпок не бесконечен.
Она сунула мне кусок ткани, которую только что использовала, затем поправила одежду и сказала:
– Ну, теперь ступай к себе и тренируйся.
Мне бы хотелось, чтобы наша с сестрой стыдливость и отчужденность не помешали ей подготовить меня к этому потрясению – мне не пришлось бы тогда двенадцать секунд смотреть, как Мадрина без трусов объясняет мне что к чему. Леоноре все-таки была присуща какая-то деликатность. Мне бы хотелось, чтобы они с Роберто взяли меня с собой, пусть наши отношения и были накалены до предела. Мне бы хотелось обуздать свою горячность. Быть не такой гордой, набраться смелости и сказать, что хочу остаться с ней. Хотелось, чтобы она принимала меня такой, какая я есть. Меня не привлекало все то, что приносило ей чувство покоя. Работа. Муж. Чувство ответственности. Разве дикую лошадь волнует уход за копытами? Леонору совершенно не волновали наши с Кармен особенности и то, что мы чувствуем в тот или иной момент. Мы должны были вписываться в рамки – вот в чем заключалась миссия, которую она на себя взяла. Нам следовало быть трудолюбивыми, опрятными, воспитанными и пунктуальными – с ее точки зрения, это было гораздо важнее, чем быть счастливыми и радоваться жизни.
Через несколько недель после отъезда Леоноры я слетела с катушек. Я торговала контрабандными сигаретами, воровала косметику в магазинах и одежду на рынке, перестала убирать в общих помещениях дома, не сдавала заказы вовремя. Мадрина шпионила за мной днем и ночью, пытаясь приструнить меня. Думаю, я хотела узнать, не бросит ли меня и она. Как любой пятнадцатилетней девчонке, мне нужны были границы. Мои границы размылись из-за того, что слишком многое оставалось невысказанным. Леонора хотела воспитать меня ответственной. Но у нее не вышло.
Как только мои сестры покинули наш корабль, я бросила школу и стала шить весь день. Мадрина предложила вариант: я смогу продолжить учебу до тех пор, пока мне не исполнится восемнадцать лет, если стану работать не только по выходным, но и по вечерам. Сначала я приняла ее доброжелательное предложение, но вскоре отказалась. Монотонная, полная рутины жизнь начала меня душить. Мысль обо всех тех местах, где я могла бы оказаться, не давала мне покоя. Воображение уносилось вдаль при виде появившихся на улицах первых рекламных плакатов. Близилось окончание войны с немцами, в воздухе витал запах свободы. Стоило какому-нибудь роману попасть мне в руки, и я уже мечтала снова уехать. Но куда? Нужно было еще больше урезать расходы, составить подробный план, а уж потом кидаться воплощать его в жизнь. Поэтому я решила бросить школу и работать целый день. Я больше не могла выносить испанцев, считавших, что нужно пол-нос-тью интегрироваться. Что это значит – «интегрироваться»? Кто мы такие, если должны интегрироваться с ними? Разве мы не из той же плоти, крови и костей, как они? Даже Бог у нас один, нам не о чем спорить, настолько мы похожи! Я говорила и писала на их языке лучше, чем они, и это я должна была стать еще меньше, чтобы меня было еще меньше видно и слышно? Ну уж нет. Поскольку Франция отвергала нас да и я сама не видела никаких «нас», я поклялась, что, как только мне удастся накопить необходимую сумму, я тут же забуду о Рите Монпеан Каррерас. И стану Жозефиной Блан. Жозефина Блан будет коренной француженкой, одной из тех, кого тут большинство. Нежное имя – Жозефина – смягчит мой огненный характер, офранцузит меня.
Я ничего не возьму с собой. Только свой медальон, ключ и немного одежды. Мои родители доверили меня сестре, а она доверила меня Мадрине. Бабушка и дедушка доверили меня Богу, и вот Он, по крайней мере, всегда был рядом. То есть Его как раз никогда рядом не было, так что я не чувствовала бы, что мне Его не хватает, если бы вдруг доверилась Ему в ожидании другой помощи. Вот почему я решила сохранить этот медальон. Не для того, чтобы не потерять связь с моими близкими или с моей историей. Не потому, что я думала, будто он чего-то стоит – уже давно, попытавшись его продать, я узнала, что это не так. Нет, я сохраню его как амулет, чтобы не оказаться совсем одной. Я выброшу все, что может выдать, кто я и откуда. Вернее, кем была раньше. Вот видишь, я сохранила цепочку, на ней медальон и ржавый ключ. Медальон за одиночество, а ключ – чтобы ничто не помешало мне войти в мое будущее. В ясное и чудесное будущее. В мое прекрасное будущее.
Будущее, где, в отличие от них, я стану победителем. У меня был ключ, и моя отважная душа создаст их столько, сколько понадобится, и ни одна дверь меня не остановит.
3
Тетрадь со стихами
