Сто мелодий из бутылки - Сания Шавалиева

Сашка возбуждённо ходил по комнате, открывал то тумбочку, то холодильник, то заглядывал под кровать.

– У тебя пять минут! – Он открыл шкаф, стал без разбору выбрасывать вещи на пол, потом, плюнув на всё барахло, выхватил из рук Аси Юльку, принялся напяливать на неё пальто. Юлька разоралась, потянулась к Асе.

– Сначала надо кофту, штаны, – охнула Гульназ.

– На! – Сунул ей детское пальто, мимо матери выскочил в коридор. Она устремилась за ним.

Гульназ растерянно подняла Юльку на руки. Она не была готова к такому повороту событий. Собиралась выяснить про Машку с животом, а теперь что? Куда идти-то? А идти некуда. Куда он собрался в такую пургу и мороз? Надеялась, что успокоится, но уже через полчаса они, одетые, стояли у дверей, на полу лежал баул из тряпок, завёрнутых в цветастый выгоревший платок.

– Отойди! – бычился Саша и напирал на мать всем телом.

– Не пущу! – закрывала она спиной засов.

– Уйди, сказал!

– Вот куда ты собралась? – смотрела свекровь на Гульназ, ища у неё поддержки. – Мы ж договорились только припугнуть, а ты собралась! Куда с ребёнком-то?

– Пропустите, – спокойно попросила Гульназ.

Она больше не могла выносить этого скандала. С утра кружево событий переплелось в семейные сети, путы судьбы. Тем более он пригрозил, что, если она не пойдёт с ним, он уйдёт один. А к кому? К Машке. Она-то примет душой и телом.

– Ну и идите! – вспыхнула мать настоящим гневом. – Прибежите ещё! А ты чего встала? – накинулась на Асю. – Иди делай уроки!

Как и ожидалось, жизнь у брата в однокомнатной квартире на первом этаже каменного дома на восемь квартир не оказалась раем. Маленькая комната, маленькая кухня, туалет на улице, вода в колонке через два дома. Отдохнуть можно только на полу, раскатав матрас с комками ваты внутри, тут же за шторкой стояло отхожее ведро. Гульназ сразу превратилась в кухарку, терпеливо готовила на восемь человек, после тщательно перемывала посуду, таскала воду из колонки. Хотя колонка и была добросовестно укутана в мешковину и перетянута проволокой, всё равно в сильные морозы замерзала, приходилось тащиться в гору к бане. Там бесконечным чёрным дымом пыхтела кочегарка, оставляя на снегу сажу, наполняя воздух запахом гари и копоти. Кочегарка топила воду для бани, заодно согревала общественную колонку. Тётки с пустыми вёдрами длинной вереницей поднимались по обледенелой тропе – навстречу спускались другие, поскальзывались, плескались водой из полных вёдер, молча выслушивали проклятия, расходились, разбредались по домам.

Гульназ лыком законопатила щели в полу, откуда нещадно тянуло стужей, старую, но ещё пригодную ночнушку пустила на тряпки – проклеила окна, разбросанные детские вещи сложила на полки, чем вызвала неудовольствие жены брата. Сашка старался приходить поздно, чтобы только поесть и лечь спать. Прижимался к мягкому боку Гульназ, тискал, тяжело дышал ей в грудь и знал, что ничего дальше не получится: чужой дом, чужой пол, чужой матрас. Спустя месяц пропал на неделю, приехал загорелый, довольный. Поставил на стол большой торт и сообщил, что они переезжают в трёхкомнатную квартиру. Выглядело это как чудо. Квартира оказалась огромной, с водопроводом, ванной, туалетом, титаном для горячей воды, рядом с печкой на кухне стояла газовая плита. Газ был привозной, в баллонах. Гульназ ходила по пустой холодной квартире и не верила счастью. Быстро затопила печь, испекла лепёшки, чекушкой отпраздновали с Сашкой новоселье.

С квартирой получилось удачно: фабрика, остановка, магазин – всё рядом, только не было яслей для Юльки, но присматривать за ребёнком быстро согласилась соседка, баба Наташа. Днём Гульназ работала на фабрике, потом допоздна строчила шторы, пододеяльники, простыни, варила лапшу, ждала мужа, а он задерживался, а то и вовсе не приходил. Калымил где мог: то мебель перевезёт, то в магазине сделает лишний рейс, от командировок никогда не отказывался. Возвращался усталый, замёрзший, пропахший соляркой, иногда следом грузчики затаскивали диван, стол или какую другую мебель. Сашка на удивление оказался хозяйственным и предприимчивым. Как бы ни уставал, в постели всегда был отзывчив и ласков – она лежала после, пропахшая его любовью, и завидовала сама себе. Единственное, что её напрягало, – это зависть Машки с фабрики. Если у Гульназ появлялась красная кофта, то Машка на следующий день приходила именно в такой же, всем показывала, намекала, что подарил Сашка. Машка, первоклассная шаромыжница, своей ненависти не скрывала, обвиняла Гульназ во всех смертных грехах. Если на фабрике случалось ЧП, то Машка поднимала волну: «Это всё она! Я сама видела!» – «Что ты видела?» – переспрашивала мастерица. – «Всё видела! – орала Машка. – Вызывайте милицию, ОБХСС. Всё расскажу». Никто, конечно, милицию не вызывал, знали, что, если копнуть глубже, можно было найти древние фабричные скелеты. И всё так копилось, по мелочи, по ерунде. Из своих страданий Гульназ выковала меч возмездия, пошла на Машку войной и проиграла. Уж больно Машкины слова были болезненны, с шутливым вывертом, едкой репликой, а фабричные девки хохотливы, вот и наполнялся рабочий день воспоминаниями. Однажды вообще выдала: «У твово Сашки добро ничо так, шагами мерить можно, за раз пятерых пробивает». Девчата так распалялись их войной, что, хоть палец покажи, всё на ржач пробивало. Гульназ потом, глотая слёзы, бежала домой, жаловалась Сашке. Он предлагал не обращать внимания или уволиться. А куда? Как будто в Верхней Губахе работы невпроворот! Для женщин только школа, столовая, фабрика. Загреметь по статье за тунеядство тоже не улыбалось. Перевелась в другую бригаду, стала обходить Машку стороной. Машка, вконец озверевшая, поменяла тактику, стала переманивать весь коллектив на свою сторону, шепталась, сплетничала, секретничала. С каждым разом взгляды фабричных девчат на Гульназ становились всё беспощаднее.

Однажды летом Сашка укатил в Узбекистан, и по возвращении у них появился «Москвич» ярко-зелёного цвета.

– Откуда деньги? – испугалась Гульназ.

– Машина не наша, – сразу предупредил Саша. – Куплена на деньги дяди Гены. Я должен её отогнать в Зирабулак. Навар пополам. Поняла?

Не особо поняв, о чём идёт речь, Гульназ кивнула.

– А это не страшно? Посадят ведь.

– Если не будешь болтать, не посадят.

А потом был день рождения. Гульназ с утра напекла пирогов, сварила щи. Девчонки с фабрики пришли к вечеру, много ели, пили, пели. А потом мастерица зажала Гульназ в углу кухни и, дыша перегаром в лицо, предупредила:

– Машина, конечно, у вас красивая, но я видела, как Сашка катает в ней Машку. Ты меня поняла? Мы к тебе, а он к ней. –