Сто мелодий из бутылки - Сания Шавалиева

Ася попыталась обойти её стороной и ударилась о ребро шкафа. Когда к обиде добавилась физическая боль, Ася не сдержалась:

– Всё из-за тебя! Из-за тебя всё! Они не дали мне конфет! – всхлипывала она, потом спряталась в ванной.

Вода звучно ударялась о дно, точно желая заглушить рыдания ребёнка. Глядя на воду, Ася постепенно успокоилась. Она не слышала, как Гульназ распахнула дверь и вышла в коридор. Что уж она им сказала, неизвестно, но все трое на следующий день объявили Асе бойкот, они перестали разговаривать, только иногда бросали: «предательница, ябеда, маменькина дочка».

Глава 20

Кружева

1976

Запах был таким навязчивым, что Гульназ подумала, что окунулась в него с головой. Пахло хвоей и немного нафталином. Смесь масла и скипидара используют для пробуждения швейной машины после долгого простоя. Скипидар разжижает масло для проникновения в самые труднодоступные зазоры, зоны трения. Теперь от такого масла на ткани будут долго оставаться грязные, вонючие пятна. И почему именно сейчас, когда нужно отшивать покрывала с белыми кружевами для Китая? Надо было добавить бензин. Он, конечно же, тянет на себя воду, просто даже из воздуха, и быстро будит коррозию, это страшно для тех машинок, которые долго будут стоять. Но не теперь, когда машинке предстояла долгая утомительная работа. Бензин, конечно, вонючка, и девки недовольны его резким запахом, но он всё равно выдыхается гораздо быстрее скипидара. От бензина масло становится мягким, легко растекается тонким слоем по зазорам и поверхностям.

Иголка тараторила по ткани и в какой-то момент присела, выпустила отработанное масло, нитка моментально пропиталась, протянулась по ткани чёрной кометой.

– Да чтоб тебя! – останавливалась Гульназ, потом долго распарывала, протирала, вдевала чистую нить.

Наладчик спал на скамейке в подсобке, повернувшись боком, подогнув колени.

– Ты? – тыкала ему в лицо тканью с грязной строчкой. – Ты, зараза!

Наладчик тихо мычал, не размыкая век, тянул на голову выцветшую фуфайку. Гульназ прислушивалась к его возне. Потом шла к мастерице.

– Светлана Филимоновна. Вот, смотрите. Уже три покрывала испортила, – предъявила она ткань и комок кружев. – Я так больше не могу. Колька дрыхнет, пьяный.

Светлана Филимоновна понюхала ткань.

– Зачем скипидаром заправила? Ты же знаешь?

– Да не я это. Машкина машина. Поменялась с ней, она ж беременная, запах не выносит.

– Пошли.

Машка сидела за оверлоком. Растопырив локти, плотно прикрывалась от постороннего взгляда.

– Маш, – тихо позвала Светлана Филимоновна, но этого хватило, чтобы Машка вскочила.

– Вы чего?

– Тихо, тихо, – словно от холода, поёжилась мастерица и тут заметила на столешнице ткань. – Что это? – Развернула, встряхнула.

– Пододеяльник детский, обметать принесла. Нельзя, что ли?

– Обметать можно. Я спрашиваю, что это? – мастерица ухватилась за хвост не до конца пришитых кружев. – Откуда это?

– Это моё. Моё. В магазине вчера купила.

Зря, конечно, сказала про магазин, посочувствовала Гульназ бесхитростности Маши. Такие кружева в магазине не достать, только по великому блату, из-под прилавка. Но если мастерица так реагирует, значит, и по блату не достать.

– Ты у меня по статье пойдёшь!

Мастерица стала нервно выпарывать кружева, наматывая на кулак.

– Это моё! – взвизгнула Маша, попыталась вернуть пододеяльник. – Я вчера купила, вон Любка докажет. Правда, Люб? Мы ж вчера с тобой целый час стояли в очереди.

Мастерица на секунду молча уставилась на Гульназ, заметив её растерянный вид, с силой оторвала остаток тесьмы.

Маша тихо застонала, ухватилась за низ живота.

– Вот только поэтому, – показала мастерица на живот Маши, – оставляю тебя в живых. А я-то думаю, почему у Машки совсем нет отходов? А она приладилась. Вот стерва! – Светлана Филимоновна шла по цеху, по рядам между машинок, размахивала руками, шумно дышала тяжёлой грудью. Вдруг услышав непонятную тишину и поняв, что цех стоит, разоралась во всё горло: – Чего уставились? Работайте!

Когда за мастерицей дверь в каптёрку захлопнулась, Маша обернулась к Гульназ.

– Ты меня сдала?

– Ты дура?

– Захлопнись, – наступала Маша на Гульназ. – Это ты дура! Я скоро твоей дочке рожу братика или сестрёнку…

…Гульназ проснулась с ощущением, будто в голове живёт крокодил и тихо пожирает её мозг. Она повернулась на другой бок, носом уткнулась в пыльный ковёр на стене, натянула одеяло на голову. Не размыкая век, пыталась развидеть утиную походку Машки, как она, громко хохоча и широко виляя задом, шла среди ухмылок и презрительных взглядов, которые предназначались Гульназ. Она только вторую неделю как вышла из декретного отпуска и не узнавала цех, фабрику, девчонок. Словно по углам образовалась чёрная плесень, всё металлическое охватила ржа, а воздух переполнился смертельным вирусом презрения, зависти и недовольства. Все девчата угрюмые, молчаливые, словно шили не пододеяльники с весёлыми кружевами, а саваны с пятнами тлена.

Форточка, уступив натиску зимнего ветра, распахнулась и впустила в комнату сажистый дух морозного воздуха. Тот метался по комнате холодным призраком, качал люстру, застревал за холодильником, путался в стопке подушек на шкафу, воевал с кроватным подзором. За дверями громко плакала Юлька, слышался голос Аси, уговаривающий поиграть в кубики. Гульназ прислушалась к их возне, блаженно улыбнулась, через секунду вспомнила живот Маши, месяцев шесть, наверное. Гульназ поднялась, пробежалась босая, ежась от холода, по дощатому полу, половикам, плотно прикрыла форточку.

В дверь заглянула свекровь, Асина мама.

– Что с тобой?

– Голова болит.

– Аскафену?

– Выпила.

– Гульназ, я тут хотела у тебя спросить про мех.

– Какой мех? – не сразу сообразила, о чём идёт речь.

– Лисий… пропал ведь. Не брала?

Гульназ распахнула дверцы шкафа. Так и есть. Ни лисьего меха, ни коробки с итальянскими сапогами. Куда делись?

– Может, Сашка забрал?

– Зачем?

– Хозяину отнёс. Не наше же.

– А могло быть и нашим, – упрекнула свекровь.

– Откуда? Сапоги двести семьдесят рублей стоят, две зарплаты.

– Лишь бы не пропил, – начала тихо заводиться свекровь. – Часто стал хмельной приходить, а ты молчишь. Нехорошо это. Не можешь справиться, так я сама возьмусь. Ладно. Я тут подумала: может, я немного покричу на него, а ты меня поддержишь?

В дверь позвонили, свекровь выскочила в коридор. Гульназ прислушалась к разговору, удовлетворённо кивнула – воспитывает.

Через четверть часа в комнату влетел Саша, заорал с порога:

– Собирайся!

– Чего?

– Собирайся, говорю. Уходим.

– Уходите, уходите! – В проёме стояла раскрасневшаяся мать и, как слон, напирала на сына. – Ты давай один шуруй, нечего их трогать.

Рядом стояла Ася с Юлькой на руках.

– Собирайся, я сказал! – Саша изрядно нервничал.

Энергетика Саши поразила Гульназ. Она впервые его видела таким. Он грохотал так, будто рвались якорные цепи, хотелось отступить, чтобы ненароком не попасть под их тяжесть.

Гульназ глянула на свекровь, та