Моя новая сестра - Клэр Дуглас
Небо темнеет, и в вагоне зажигаются лампы. Они слишком яркие, от их света стук у меня в висках усиливается. Мне больно смотреть на них, поэтому я держу глаза плотно закрытыми, пытаясь вспомнить все, что произошло за несколько месяцев с момента моего переезда. В голове все путается, мне трудно выстроить что-либо связное. Но теперь я знаю со всей очевидностью: Бен заставил меня поверить, будто письма Люси забрала Беатриса, и сделала она это якобы потому, что считала, будто я украла ее браслет. И все это время он знал, что это неправда, ведь он сам спрятал то и другое в своей машине. Новая волна тошноты охватывает меня.
В какой-то момент я задремываю, а когда снова открываю глаза, вагон уже наполовину заполнен, и лысый мужчина в непромокаемой куртке North Face нависает над сиденьем рядом со мной, безмолвно требуя, чтобы я убрала куртку. Я кладу ее на колени, и сырость просачивается сквозь джинсы. Слишком темно, чтобы смотреть в окно, все, что я вижу, – это отражающиеся в стекле силуэты пассажиров и мое лицо, ее лицо; до ужаса бледное, глаза темные, затравленные.
Ния ждет меня на вокзале Ватерлоо у магазина WHSmith, как мы и договаривались; она нервно переступает с ноги на ногу, кутаясь в свою слишком большую темную куртку, и выглядит сейчас лет на двенадцать. Когда я пробираюсь сквозь толпу, до меня доходит, что я впервые вернулась в Лондон с тех пор, как меня выписали из психиатрической клиники более восемнадцати месяцев назад. При виде меня лицо Нии светлеет, она бросается ко мне, заключая в объятия.
– О, Аби, слава богу, – выдыхает она. Я всегда забываю, какая Ния миниатюрная, она едва достает мне до плеча. – Ты в порядке? Выглядишь неважно. – Она берет меня за руку и ведет ко входу в метро.
Я киваю, уверяя ее, что просто все еще в шоке, но мне трудно сориентироваться, когда вокруг люди, шум, запахи. Когда-то это была моя привычная жизнь, но сейчас она кажется мне совершенно чужой.
Хотя уже восьмой час вечера, в метро полно народу, и нам приходится стоять, пока поезд мчится по Северной линии, с ужасающей скоростью огибая повороты; в воздухе витают миазмы отсыревшей одежды и скверного дыхания, несмотря на открытое окно. Мое лицо находится слишком близко к подмышке какого-то незнакомца. Я изо всех сил стараюсь не поддаться панике и клаустрофобии, а Ния, чувствуя мой дискомфорт, болтает о своем рабочем дне, о презентации, которую она должна была провести, чтобы привлечь нового клиента. В конце концов поезд останавливается на станции «Ист-Финчли», и мы, спотыкаясь, выходим из вагона, но прежде чем я успеваю восстановить дыхание, толпа проносит нас по платформе, вверх по многочисленным ступенькам и извилистым коридорам, пока мы не выходим на улицу. Я вдыхаю свежий воздух, чувствуя на языке дождевые капли.
– До Мусвелл-Хилла отсюда минут пятнадцать пешком, так что давай сядем на автобус, – советует Ния, беря меня за руку и ведя к автобусной остановке.
Ремень сумки впивается мне в плечо, во рту пересохло, но я собираюсь с силами, чтобы залезть в автобус, а через пять минут выбраться из него и пройти по двум тенистым улицам до квартиры Нии. Эта квартира находится на верхнем этаже викторианского дома из красного кирпича.
– Здесь всего одна спальня, но у меня есть диван-кровать в гостиной, – говорит Ния, поворачивая ключ в двери подъезда. Это напоминает мне жилье, которое я снимала в Бате до того, как переехала к Беатрисе и Бену. В общем холле даже стоят два велосипеда, прислоненные к стене, а на придверном коврике разбросаны письма и рекламные листовки. Ния подбирает их и пролистывает, а затем засовывает в почтовый ящик квартиры, расположенной этажом ниже.
– Их никогда нет дома, – объясняет она мне.
Я поднимаюсь вслед за ней по двум лестничным пролетам на верхний этаж. Квартира у нее маленькая и уютная, с гостиной, которая выходит прямо на кухню открытой планировки, разделенную чем-то вроде барной стойки. Я бросаю сумку и без сил опускаюсь на коричневый диван с полотняной обивкой, пока Ния ставит чайник. Она забирает мою сумку в свою спальню и говорит, что сегодня я могу спать в ее постели. Мне хочется плакать от благодарности.
– Вот, – она протягивает мне кружку чая и садится рядом на диван. – Ты выглядишь совсем измотанной.
– Спасибо, Ния, – шепчу я. В горле начинает саднить. Я делаю глоток и откидываю голову на спинку дивана. – Как тебе живется в Северном Лондоне?
– Все хорошо, – улыбается она, держа в руках свою кружку. – Хотя я скучаю по тебе. Я скучаю по прежним временам в Бэлеме. Здесь чудесно, но…
Окончание фразы повисает в воздухе, и я понимаю – возможно, впервые, – что ее жизнь тоже радикально изменилась после смерти Люси.
Я окидываю взглядом гостиную: стены, отделанные плитами ДСП магнолиевого цвета, неяркие занавески на окне, кухонные шкафчики с меламиновым покрытием, которые кто-то пытался покрасить в красный цвет, толстое кресло с разноцветным лоскутным пледом, который наверняка связала мама Нии, – и все это напоминает мне изрядно поношенный, но уютный домашний халат. Немного потрепанный, но удобный, теплый, настоящий. Это невероятно далеко от огромного пятиэтажного георгианского дома Беатрисы и Бена с его произведениями искусства, ценностями и вычурностью.
И пока дождь яростно стучит по крыше и дребезжит по стеклам в рассохшихся оконных рамах, я уютно устраиваюсь на старомодном диване, пью чай из выщербленной кружки вместе с Нией, моей старшей подругой, человеком, которому я безоговорочно доверяю, – и понимаю, где бы я предпочла находиться.
Бен пытался дозвониться до меня одиннадцать раз и оставил два голосовых сообщения. Я сижу на краю кровати Нии, прижав телефон к уху, и слушаю, как его знакомый голос с шотландским акцентом умоляет меня связаться с ним, что он беспокоится обо мне, что он может все объяснить, если только я позвоню ему. Мне так хочется ему поверить, но я не уверена, что он не
