У смерти твоё имя - Диана Аркадная
Взгляд бездумно соскальзывает на доски пола, блуждает по древесным узорам, покрытым лаком, не в силах зацепиться за что-то одно, так же как и набегающие дребезжащей лавиной темные мысли, останавливающие дыхание, а затем пускающие его в отрывистые быстрые вдохи в попытке удержать воздух в легких. Сабина чувствует нарастающую дрожь в шее, стекающую по позвоночнику, охватывающую ноги и руки в мучительном спазме.
Так ее и находит Чиркен.
Девушка не слышит его шагов, просто ясные его глаза вдруг оказываются совсем рядом с ее лицом, и встревоженный голос доносится будто из-под толстого слоя воды. Или одеяла, в которое маленькой она закручивалась как улитка, представляя, что так у нее получится спрятаться от чужой жестокости и от неизбежной боли. Однажды ей пришлось отбросить это одеяло в сторону и выйти к врагу навстречу. Но сейчас… Разве можно считать врагом того, кто спрятался у тебя под кожей, в самом естестве?
– Девочка, ты меня слышишь? – Смысл сказанного все же пробивается сквозь накатившее оцепенение. Сабина заторможенно кивает. – Как ты сюда забрела? Ты же еще совсем плоха, тебе нужно оставаться в постели. Когда я увидел свет в окнах, подумал, что это Тимур. Хорошо, что решил проверить.
Она пытается что-то сказать, находит отброшенную в сторону кепку и крепко сжимает ее в ладони.
– Что это? – Мужчина хмурится, рассматривая предмет в ее руке. – Это твое? Ты поранилась?
Девушка качает головой и делает вдох, обрывающийся тихим хрипом. Грудь сотрясает кашель, по лицу начинают течь слезы, и Сабина не знает, стала ли их причиной боль в ее легких или сумасшедшее бессилие, охватившее ее разум.
Когда мучительный приступ прекращается, она еще какое-то время часто дышит, обнаруживая свою голову прижатой к теплому мужскому плечу. Прятаться больше не получается, и воспаленная мысль вкручивается в виски, лоб, повлажневшие глаза. Что же ей делать?
Сознание путается от охватывающего голову жара, и, когда Чиркен задает вопрос, который она ждет и которого страшится, Сабина бездумно начинает свой рассказ. Она говорит и говорит, перемежая факты и догадки, не пытаясь подбирать нужных слов. О ложной болезни Тимура, о его ночных отлучках, о найденных видеозаписях с нею, Чиркеном, пропавшей Олесей и убитым Андреем, о пропавших сиделках, о кепке Зои, которая привела ее ночью в это место…
Мужчина выслушивает все молча. Девушка не видит его лица, но чувствует под щекой его наливающееся скованной тяжестью тело. Когда она заканчивает рассказывать, Чиркен мягко отстраняет ее за плечи и, поднявшись с колен, отходит к зарешеченному окну. Он отводит руки к голове и запускает пальцы в волосы, прочесывая жесткие пряди, затем опускает ладони по обеим сторонам от окна и стоит так какое-то время, глядя то ли за стекло в беспроглядную ночь, то ли на собственное отражение. Сабина слышит звук его дыхания, глубокий, но неровный.
Наконец мужчина оборачивается к ней. На смуглом лице резко обозначаются складки возле губ и меж бровей, но больше ничто не выдает его чувств.
– У меня к тебе просьба, – говорит он, и девушка уже знает, о чем будет эта просьба.
Глава 14
После той ночи Сабина окончательно слегла. Сознание возвращается к ней только в короткие вспышки просветления, которые быстро сменяются очередным горячечным омутом. Глаза кажутся раскаленными добела, мучительно выжигая голову изнутри. Нездоровый разум рождает кошмары, в которые девушка погружается как в кислотную трясину, разъедающую ее душу образами гонимого прошлого.
«Мама», – шепчут губы против воли, и звук оседает на лице Сабины случайным волоском, выбившимся из растрепанной косы. Больше Тимур не приходит к ней, чтобы заплести ее волосы. Жаль, она хотела бы его увидеть. Но нельзя.
Почему нельзя, девушка вспомнить не может, и эта мысль крошится будто песочный пирог на кусочки странного эха – «не», «льзя», «зя», «я»… «я»… «не я»…
Кто-то приподнимает ее измученное тело и заставляет сделать несколько глотков из прислоненного к пересохшему рту бокала. Зубы дребезжат о стеклянную кромку, и Сабина чувствует себя как этот дребезг, надломленный и хрупкий.
– Не я, – бормочет она, пока ее крутят как игрушку, переворачивая на бок и задирая на бедрах длинную футболку. Легкий укол почти незаметен на разгоряченной коже, но ощущение болезненного давления дает понять, что ей что-то вводят. – Не надо, нет…
– Тшш… – Чужая рука гладит ее по голове и помогает ей улечься обратно на спину, накрывая одеялом. – Вот так, умница.
– Кровь пахнет… – Девушке жарко, она хочет раскрыться, но ей не позволяют, накрывая покрывалом опять. – Так много красного…
Рот матери приоткрыт в беззвучном крике. Пальцы ее охвачены мелкой дрожью, когда она тянет их к ней, Сабине, но так и не решает прикоснуться. Верхние веки женщины распахнуты до предела, можно увидеть даже тонкую полоску склеры над светлой радужкой. Девочка знает это выражение, но она никогда прежде не видела его на материнском лице по отношению к себе.
Руки Сабины неприятно стягивает подсыхающая кровь. Хочется их вымыть.
– Кровь всегда пахнет. Спи. – Она наконец узнает голос Чиркена и хочет сказать что-то еще, но слова просыпаются через губы бесплотным песком. Песок пачкается о красные пятна, впитывает порочный багрянец и вниз стекает уже алым ручейком.
Да. Кровь всегда пахнет. И всегда остается на руках.
Сабина окончательно уплывает в вязкое ничто.
* * *
Несколько следующих дней Чиркен пытается сбить ей температуру, которая после уколов жаропонижающего то неохотно сползает вниз, то по прошествии пары часов вновь устремляется к сорока.
О Тимуре Сабина от мужчины ничего не слышит и не знает, как отец решил поступить в отношении сына. Тогда, в пристройке, он попросил ее дать ему время, чтобы самому разобраться в происходящем, и потому не пытаться связаться со следователями или кем-то еще до наступления тепла.
– Ответственность была и будет на мне. – Услышав это, она почувствовала иррациональное облегчение, что он снимает с ее плеч тяжелый груз. Смогла бы Сабина вновь обречь того, к кому так привязалась, на заключение? Пусть в этот
