Сто мелодий из бутылки - Сания Шавалиева
– Чешите отсюда! – скомандовала Гульназ, тихо подвывая, потянулась к столу, чтобы подняться. – Посуда бьётся для удач, не плачь, красавица, не плачь. Сволочи! – Из вороха осколков вытянула розовое горлышко разбитой бутылки. – Такой бутончик изничтожили! Его-то за что? – И, бедная, вновь начала всхлипывать.
– Послушай. – Ася в который раз попыталась встрять в горе Гульназ. – Но это точно не мы.
– А кто? Кому надо? Всё из-за ваших поганых бутылок. И-ро-ды!
Дядя Гена смотрел с неподдельной растерянностью, Ася – красная от паники и злости.
– Идите к чёрту!
– Всё, хватит! – разозлилась Ася, – Чего разоралась?! Говорят тебе, это не мы. – Потянула дядю Гену за руку. – Сама тут разбирайся со своими алкашами. Чего вы тут не поделили? Бутылку?
Дядя Гена послушно потянулся за Асей, но Гульназ гавкнула:
– Стоять! Кто будет это убирать?
– Чума просто, – произнёс дядя Гена.
– Не уходите! – Голос Гульназ сделался скрипучим, глухим. Так мог говорить только совершенно несчастный, загнанный человек. – Я ж совсем одна.
Ася словно почувствовала, что происходит внутри Гульназ.
– Скажи адрес, найду Юльку.
Гульназ заволновалась, машинально зашарила вокруг, в её болезненной груди зашевелилось сердце, готовое непременно защитить, оградить от опасности тех, кого выносила в своей утробе. В ней проснулся природный материнский инстинкт. Девки судьбой разбросаны по миру, а потребность приласкать, пригреть осталась. Нахлынула нежность, желание отдать своё сладкое молоко, в котором никогда не испытывала недостатка. Медленно выпрямила спину, потянулась к груди остудить набрякшие соски.
– Не надо. Ей и так тяжело, от такой матери сложно замуж выйти удачно. Один взял в дом, сиделкой к матери. Девятнадцатый год прикована к коляске. Живут плохо. А тут ещё я ей на голову. Говорят, тоже стала прикладываться к бутылке.
От этих слов Асино сердце мучительно сжалось.
– А что с младшими?
– Средняя уехала в Италию, работает на лайнере официанткой, английский выучила. А младшая соседствует с родными со стороны второго мужа. Ты знаешь, что у меня был второй муж?
Ася кивнула. Видела один раз.
Май, 1982
Она тогда училась в десятом классе, приехала к Гульназ. Позвонила, дверь открыл молодой человек, худощавый, светлый, с немного пьяным, измученным взглядом.
– Проходи. Гульназ за Юлькой ушла в школу. А ты кто? – Познакомились. – Сашкина сестрёнка, значит? Я тебя помню, ты с моим братишкой дружила. Вовкой Завьяловым. Я Серёга, – руку тянет.
Серёга был младше Гульназ на десять лет. Ася сама не знала, зачем осталась ждать, – большой необходимости в этом не было. Мать связала Юльке кофту, велела оставить и бежать обратно. Саша с Гульназ давно разбежались, каждый жил своей семьёй. Саша с новой женой переехали в Набережные Челны, Гульназ спелась с Серёгой под дребезжащую гитару и прокуренный голос дембеля. Сергей пел разухабисто, пытался делать весёлое лицо, но если в песне скользили нежные слова «мать», «люблю», «единственная», губы его нервно сжимались в тонкую полоску, редкий пушок над верхней губой топорщился ёжиком. Крепился, менял песню, опрокидывал неочередную рюмку и не выдерживал. Плакал, уткнувшись носом в ложбинку грудей Гульназ. Она его обнимала, гладила по голове, допевала песню с покорно-скорбным выражением. За это время его слёзы оставляли тёмные пятна на халате, смешивались с её потом. Сергей страдал от большой любви к матери. Мать провожала его у военкомата. Строгая учительская осанка, ни одной слезинки, по статусу не положено. Почти половина призывников – её ученики. Фотограф суетился, просил всех сделать серьёзные лица, но у призывников в голове ветер свободы, хмель от водки, туман от бессонной ночи. Мать Сергея Галина Леонидовна выглядила величественно даже в цигейковом пальто, шали-паутинке в цвет седых волос. В пятьдесят лет – худая, плоскогрудая женщина с высокими скулами, благородным прямым носом. Держалась прямо, словно не провожала сына в армию, а приглядывала за своей оравой сорванцов. Большие чёрные глаза выхватывали из толпы самые неприметные кадры. Сына из виду не упускала ни на секунду, приметила девочку, с которой сын не сводил взгляда. Ни Сергей, ни мама не подозревали, что это их последняя встреча. Через полтора года на политсобрании Галине Леонидовне стало плохо, увезли на скорой. Младший сын Вовик, не выпуская её рук, просидел у её кровати неделю.
Как всех учителей, хоронили Галину Леонидовну всей Верхней Губахой. «Ох-хо-хо, – бухтели соседки. – Только трёхкомнатную получили, радовалась, что Сергей приедет на новый адрес. На днях в универмаге за шторами стояли. Последний кусок забрала, повезло». А через месяц соседи обсуждали уже его отца: «Не успел жену похоронить, а уже бабу привёл. Да и кого? С тремя взял. Мал мала меньше!»
Сергей к новой матери не сделал ни шага. Остался жить в прежней однокомнатной квартире. Быстро сошёлся с Гульназ. Началось всё безобидно, по-соседки, с хлеба, соли, рубля до получки, продолжилось дущевными песнями и рождением двух дочерей.
Гульназ его немного любила – незлобливый был и добродушный. После смерти матери он как бы от жизни в отказ пошёл, и от такого равнодушия образовалась в нём аллергия на злость и невежество. Словно не живёт, а фильтрует события на доброе и недоброе. На положительное реагирует голубыми глазами и улыбается прозрачными губами. Отрицательное заливает чем придётся: медициной, парфюмерией, домашним. А однажды Гульназ нашла Сергея в ванной с петлёй на шее. Закопав его, запила профессионально: с затяжными загулами, беспробудными гулянками.
В тот день, когда Ася ждала Гульназ с Юлькой из школы, Сергей вогнал Асю в краску простым вопросом:
– Нецелованная, небось?
– Тебе какое дело?
– Хочешь, научу?
– Ты же старый! – искренне отреагировала Ася.
– Какой же я старый? Мне двадцать один.
– В армии был, значит, старый, молодые все до армии.
Дальше разговор не клеился. Ася отмалчивалась. Было обидно, что он смеялся над ней, как над глупой девочкой. А ведь большинство девчонок в классе тоже так считали, как она.
Июль, 2008
Вот о такой ерунде думала Ася, когда они с дядей Геной пытались что-то втолковать Гульназ. Она гостям уже не рада, всем телом показывает недовольство, пытается приподняться. Но посылать не торопится – надо, чтобы кой-какой порядок в доме навели. Пол блестит от осколков, при каждом шаге шуршит. Самой не справиться.
Пока Ася веником махала, дядя Гена обрисовал ситуацию с полем, а под конец задал вопрос в лоб: «Твои дела? Иль дружков твоих?» Гульназ ничего не ответила, только немного оживилась, глазами блеснула, от обвинений отказалась. На правах хозяйки потребовала забодяжить фуфырик и всем видом дала понять, что без возлияния к дальнейшим беседам не расположена. Все втроём друг на друга дулись.
