Там, где поют киты - Сара Харамильо Клинкерт

Канделария подумала о головастиках и решила непременно наловить в аквариум новых. Надо было отметить время такого важного события — появления гостьи. Потом Канделария подумала о Тобиасе и понадеялась, что он уже занял делом свои тощие руки и копает яму — достаточно большую, чтобы похоронить джип, доверив его земле, но, обернувшись, она увидела, что брат так и не сдвинулся с места. Шевелились только волосы у него на голове, и то потому, что наконец подул ветерок. Тобиас, как и многое в Парруке, был склонен к неподвижности: как пыль на дороге, как головастики в аквариуме или как киты, которые несут караул вокруг дома, хоть это и не позволяет им петь.

Канделария повела Габи к дому, отчасти с тревогой, отчасти с любопытством ожидая увидеть реакцию гостьи на такое странное место, как Паррука. На ходу женщина достала из сумки стеклянную банку, в которой сидели две мыши, и Канделария подумала, что, может быть, странная тут как раз гостья. Ей пришло в голову, что если они обе странные, то смогут друг друга понять, а значит, иметь в Парруке такую постоялицу не так уж плохо. С одной стороны, им нужны деньги, чтобы содержать усадьбу, а с другой — кто знает, вдруг Канделария убедит гостью отправиться вместе с ней на поиски отца. Ей уже надоело, что вопросы о его уходе копятся без ответа. Как только эта мысль пришла ей в голову, Канделария услышала писк, обернулась и увидела, как Анастасия Годой-Пинто впилась клыками в мышь, чтобы усмирить ее, а потом проглотить разом, даже не жуя.

Когда они оказались перед домом, Габи ненадолго остановилась в мощеном дворике, разглядывая его и не говоря ни слова, — наверняка пыталась найти логику в этом лишенном логики строении. У нее на губах с самого приезда играла какая-то странная усмешка. Канделария посмотрела на дом, а затем на гостью, надеясь угадать, о чем та думает. Она заметила, что, глядя чужими глазами, сама вдруг стала иначе все воспринимать. Наверное, надо бы подрезать лианы, зеленым водопадом растекающиеся по фасаду. Или снять сероватые космы, свисающие с лавровых деревьев. И еще счистить мох с китов и соскоблить лишайник с деревянных столбов. А после того как мимо пробежали кролики, исполняя свою мелодию, которую Канделария всегда так любила, ей пришло в голову, что этот перезвон колокольчиков, пожалуй, начнет раздражать человека, к нему непривычного.

Ей стало неловко из-за того, что она позволила растительности захватить весь дом и что деревья сами решали, где им расти. На мгновение она подумала, что, возможно, надо стыдиться того, чем отец приучил ее гордиться: растений, кроликов, хаоса природы, звуков, которые издает все вокруг. Канделария взглянула на Габи, собираясь объяснить, что в доме сейчас ремонт, что они все исправят, что все под контролем, — но вдруг ей показалось, что непонятный смешок, который вырвался у гостьи, был почти восторженным. Ее глаза, щеки и бело-голубые зубы сияли.

— Надеюсь, в моей комнате такие же хитросплетения, солнышко. Обожаю растения. Особенно такие, которые избавляют от кошмаров и проблем. Прежде всего такие. Которые избавляют от проблем… Надеюсь, мне тут такие попадутся.

— У нас здесь такие хитросплетения, что даже не посидеть спокойно, — сказала Канделария. — Недавно мой брат медитировал, так дрозд чуть не свил гнездо у него на голове.

— Вот что бывает, когда надолго закрываешь глаза. Начинаешь верить в собственные сны.

Они вошли в дом, где царила тишина, больше подобающая священному месту, чем жилищу. Канделария обратила внимание на то, как неподвижно тело Габи по сравнению с ее глазами, которые с любопытством бегали из стороны в сторону, пытаясь определить, дом ли стоит среди зелени, или зелень разрослась посреди дома. Обе не говорили ни слова, и было слышно, как хлопают крыльями бабочки, стучась в оконные стекла, и неутомимо скребутся броненосцы, роющие норы под домом. Окна занимали большую часть стен, громадные, прозрачные, безмолвные. Предполагалось, что они служат границей между тем, что находится внутри дома, и тем, что снаружи, но и люди, и растения, похоже, давно перестали отличать одно от другого. Почувствовав себя уверенно, Габи осторожно пошла по дому, как будто познавая мир. Стук ее каблуков напомнил Канделарии грохот молотка, которым отец постоянно бил по полу, чтобы корни не прорастали в щели между плитками. Однако эта война была проиграна с самого начала, еще до того, как отец ушел, так что Канделария сочла своим долгом предупредить гостью, чтобы та не споткнулась. Габи взглянула на пол и увидела, что повсюду торчат корни, пользующиеся любой брешью, чтобы захватить еще больше территории. Они разрастались буйно и неуправляемо. Из каждого отростка появлялось два новых, тоже в свою очередь ветвящихся. Казалось, если сесть и долго и пристально на них смотреть, можно будет увидеть, как они растут и извиваются, словно черви в жирной земле.

Габи невольно ахнула, увидев растущее посреди гостиной манговое дерево. Оно было все в белых цветах. Скоро появятся плоды. Канделария не поняла, то ли гостья восхитилась, то ли не поверила своим глазам. Возможно, и то, и другое. Вдруг наверху хлопнула дверь. Канделария подняла взгляд и заметила, что в плафонах полно мертвых насекомых, а с люстры прозрачным серпантином свисает паутина. Она понадеялась, что Габи не заметила. Наверху, под куполом, жужжало несколько пчел. Они казались разноцветными, потому что на них падали лучи солнца, проходящие сквозь витражи.

За звуком хлопнувшей двери послышались аккуратные шажки вниз по лестнице. Канделарии стало немного неловко, когда она увидела, что мать решила выйти из комнаты и теперь спускается к ним, завернутая в полотенце, не скрывающее редкую белизну кожи, вздувшиеся вены и красные пятнышки от укусов пиявок по всему телу. Она была босиком, как обычно. Канделария заметила изумление на лице Габи и уверилась, что ее мать — по-прежнему призрак. Призрак, в который она превратилась с тех пор, как три полнолуния назад ушел отец, когда большие сверкающие жабы, которые теперь плавали в пруду, были только крохотными головастиками и умещались на ладони.

— Это еще кто? — спросила мать.

— Первая постоялица Парруки, — ответила Канделария.

— А змея?

— Это питомец первой постоялицы Парруки.

— Наверняка у нее денег нет, — сказала мать.

— Напротив, мне некуда их тратить, — сказала Габи.

— В таком случае добро пожаловать. Меня зовут Тереса. Проводи ее в одну из комнат внизу, — распорядилась она. — А где твой брат?