Черный снег - Пол Линч
То, что показалось ему вздохом, оказалось глубоким дыханьем сна.
Поутру природа следовала своим неизменным кругом. Небеса отрешенны и бездейственны, и легкие их выдуты. По всему двору увидел он принесенный мусор – сено, ветки, нашел у стены дохлого воробья, лежавшего на спине. Эк смотрелся он уснувшим и очень спокойным, немигающий взгляд глаза, остекленело темного, царственные складки крыла, словно в смерти облачилась птица в свои же землистые тона. И он увидел ее, спящую, у себя в гнезде ночью, как стрясает ее с дерева, мотает, перепуганную, смерть-ветер, покуда не настал ей конец на стене. Подобрал он поломанного воробья лопатой и сбросил его в канаву. Дальше по двору увидел, от чего был шум. С крыши нового сарая сдуло лист гофрированного железа. Взял он лестницу, и влез посмотреть, и увидел, что сорвало три листа. Мудень пёсий, проговорил он. Поискал еще и нашел один лист наискось у куста дрока в поле, второй же дремал за хлевом. Сходил за инструментом, и поднял железо, и приколотил его по местам. После чего встал владыкою на крыше и обозрел свое королевство. Казалось, ночные беспорядки ему лишь приснились: горы безмятежны, болото, простершееся под ними в безвременной сути своей, теперь оделось тенью облаков, что скользили по вереску, словно паслась исполинская скотина. В ложбинке на пастбище он заметил новую лужу и отломленную ветку дерева, простертую там, словно бросил ее кто-то, задумался, какой силы должен быть ветер, чтобы туда ее принести. Эскра во дворе качает воду. Не задумываясь, помахал ей рукой, она и не глянула на него, ушла за угол дома, и он проводил ее взглядом. Сквозь верхушки деревьев ему видна была ферма Макдейда. На дальнем поле он различил смутный очерк ее хозяина, занятого изгородью. Повернулся, и оказалось, смотрит на дом других соседей, белое строение, отдельное на фоне далекого залива, долгий простор полей от фермы Барнабаса, тянущийся вниз до соседей, сквозь деревья все отчетливо видно. Владел тем домом Пат Волокита. Барнабас вспомнил, каких хлопот наделал им сын Волокиты несколько месяцев назад, прямо перед Рождеством. Блядский дикоглазый пацан. Барнабас видел, как сочится дым из трубы, а следом то, как видел он дом, разомкнуло что-то у него в уме, не-мысль, переместившуюся теперь в размышленье.
Она качала воду из колонки и тут заметила, как мелькает по каменным плитам птичья тень, подняла голову и увидела, как ух до чего низко скользит большая птица. Птица была одинокая, и, могуче маша крыльями, уселась на изгородь она в десяти футах поодаль, созданье с большими темными глазами и кривым клювом. Хищник, какого она не распознала, и для здешних мест редкий, прикинула она. То была птица из тех, что повелевают воздухом, а других созданий хватают когтями, все равно что небесными крючьями. Небось заблудилась в ветрах. Эскра понаблюдала за механичностью, с какой птица качала головою, соображала, не сокол ли, и тут птица взмыла. Она попыталась проследить за ней, но дом застил ей обзор. Она оставила колонку и двинулась за угол посмотреть дальше, и тут вспомнила о пчелах, подошла к улью и увидела, что он достаточно укрыт стеной и можжевеловыми деревьями.
Надела она защитные рукава и капор с вуалью, подожгла гнилушки в жестяном цилиндре дымаря. Принесла пчелам опий дыма и налила им немного подслащенной воды. Мысленно видела она их ежегодное пробуждение, от весны воодушевленное, как чистейший извод целеустремленности, пыл жизни без всякого осознания чего бы то ни было подобного. Ветер клонил концы травинок, кудри дыма плыли над ульем вверх, их относило назад, к можжевельникам. На миг принял дым очертанья змеи, а затем расплелся, обозначил собою нечто причудливое. Далее увидела она тень, та тянулась к ней по траве. Кто-то. Это пресекло в уме у нее гул некой песни, и она следила, как тень обретает очерк колокольни. Не станет она ради него оборачиваться. Ветром схватило плывший дым и метнуло в глаза ей, но она продолжала стоять спиною, не доставит ему такого удовольствия. Тень помедлила, сделалась выше, приблизившись, и тут Эскра обернулась, и увидела она иное лицо, в дыму полускрытое, лицо Бабы Пиплз. Во вдовьем черном, лицо под платом крахмальное и безвласое, словно отшелушилось с нее женство. Баба детскими ножками подобралась к Эскре, воздух вокруг густ от пчел, замахала руками, подзывая Эскру. Эскра мягко подала ей знак, чтоб сдала назад, заговорила с ней. Не маши ты так руками, а не то пчелы на тебя нападут.
Баба продолжала надвигаться. Я и не почую ничего, сказала она.
Эскра шагнула вперед и взяла женщину за локоть, легкий у нее в руке, будто птичье крылышко, принялась отводить ее от улья, но Баба стряхнула ее хватку, встала с вызовом. Покажь глаза мне свои, Эскра Кейн, сказала она. Эскра вздохнула и расстегнула булавки, пристегивавшие вуаль к пальто, закатала ее над лицом. Еще и десяти утра нет, а она уже улавливала от Бабы дух выпивки, отстранилась подальше от ее зловонного дыханья, муж-то ее такой был простой и милый, а эта вот женщина бесстыжа и налита выпивкой.
Как поживаешь, Баба?
Наставила Баба на нее пожелтевшие глазищи, оплетенные волосками красноты, и губы ее растянулись в улыбке, умершей у ней на лице, не успела она там возникнуть. И тут свет у нее в глазах вспыхнул вроде как ярче, странный просительный взгляд она бросила Эскре, но было в нем что-то подложное, и Эскра увидела, как мелькнул у Бабы в глазах, прежде чем та успела скрыть это, некий оттенок презрения. Крошечная перед Эскрой, Баба все равно положила руку Эскре на запястье и держаться за него стала крепко, словно желая придать большее значение тому, что́ говорила. Голос поцарапанный и детский.
Ну не славное ли вы тут себе место обустроили, миссис Кейн? Такое все ухоженное. Ага, с этими вашими заморскими прихватами, с этими вашими пчелами и все такое, небось и мед добываете на продажу. Ага, славное место у вас тут,
