Там, где поют киты - Сара Харамильо Клинкерт
Смерть, никто еще не говорил с ней о смерти, как будто это не было единственное, в чем можно быть уверенным в жизни. Смерть лежала тут перед ней со всем своим неудобством, со всей своей тяжестью, со всем своим уродством. Канделария поняла, почему мертвых закапывают или сжигают, чтобы скрыть их останки от нашего взгляда. Чтобы воспоминание о телесном разложении не отпечаталось навеки в наших зрачках, а вонь — в какой-то неведомой точке в носу.
Ей хотелось убежать, и в то же время она не могла оторвать глаз от этой картины, которая ее так пугала. Она не знала, как назвать чувство, которое испытывала в тот момент, потому что прежде ничего подобного не чувствовала. Она могла бы вернуться домой и притвориться, что не видела неподвижного тела, но знала, что, если оставит этого человека тут, лисы скоро разорвут его на части, а черные грифы доклюют остальное, и тогда она тоже будет немного виновата. Сама мысль о том, чтобы оказаться виноватой в чем-то настолько ужасном, пугала ее, и она задумалась, есть ли вина на глазах того, кто видит, но не находит в себе сил сделать то, чего требуют обстоятельства. Озноб еще катился у нее по спине, она еще сотрясалась от удара холодного и острого кинжала страха, но понимала, что должна что-то сделать — и вовсе не засыпать труп землей, не отвернуться, не закрыть глаза. Она зашвырнула кролика подальше и побежала искать брата.
— Там мертвый человек! Тобиас, ты понимаешь? Мертвый. МЕРТВЫЙ.
— А то я не знаю, Кандела. Мертвых людей везде полно.
— Но этот здесь, так что он наш мертвый. Мы должны что-то сделать!
— Где — здесь?
— Здесь, в Парруке.
Когда они добежали до камня, где лежал человек, которого Канделария в своем невежестве поспешила объявить мертвым, незнакомец оказался живее некуда и что-то тихо и неразборчиво нашептывал ворону. Заметив, что за ним наблюдают, человек машинально сунул руку в сумку за спиной, еще более грязную, чем он сам, и, к изумлению брата с сестрой, достал пистолет. Наставив на них оружие, он тщательно оглядел их с ног до головы, но, увидев рыжие косички Канделарии и белизну Тобиаса, казалось, устыдился своей дикой реакции.
— Что-то вы не похожи на мертвого! — сказал ему Тобиас и поглядел на сестру.
— На мертвого? НА МЕРТВОГО? — воскликнул человек. — Слышишь, Эдгар? Все хотят видеть меня мертвым, — сказал он ворону. — Даже я сам. — И он приставил дуло себе к голове.
Канделария с ужасом посмотрела на него, потом повернулась к Тобиасу. Он был колючий и неподвижный, точь-в-точь кактус из тех, которые вырастают такими толстыми, что даже буря не свалит. Она раньше никогда не видела пистолетов и знала, что брат тоже. Ей хотелось убежать, но она вспомнила, что решила больше не убегать всякий раз, когда не может совладать с обстоятельствами, и почла за лучшее достать из кармана печенье. Она подумала, что человек, который так выглядит, наверняка очень голоден, а на голодный желудок, пожалуй, обычно принимают не лучшие решения. Когда человек увидел печенье, аппетит у него, похоже, пересилил желание убивать, потому что он убрал пистолет и выхватил пачку у нее из рук, не успела она ее протянуть.
Человек жадно и нетерпеливо ее распечатал. Прежде чем наброситься на печенье, он предложил кусочек ворону. Подождал несколько секунд, наблюдая, что будет с птицей. Ничего особенного не произошло, и он затолкал в рот сразу все четыре оставшихся печенья, не смог их как следует прожевать и начал давиться. Канделария наблюдала за этой сценой, пытаясь понять, что ее поражало больше: облик незнакомца, вонь, исходящая от его ног, пистолет, ворон или же рот, так набитый печеньем, что невозможно было дышать. Ни она, ни брат не решились постучать ему по спине, потому что последнее, что хочется сделать в присутствии вооруженного человека, — это стукнуть его. Когда незнакомцу наконец удалось проглотить печенье, он посмотрел ворону в глаза и сказал ему:
— Вот видишь, Эдгар? Похоже, эти ребята безобидные. Ты слышал колокольчики? Или это мне приснилось?
— Это наверняка были кролики, приходили с вами поздороваться, — сказала Канделария в попытке показаться дружелюбной.
— Или предупредить, что рядом лисы, — сказал Тобиас. — Пойдемте скорее, а то еще столкнемся с лисой, а она окажется такая же голодная, как вы.
По пути домой все молчали. Тобиас гадал, по каким причинам человек ходит с оружием и ручным вороном по имени Эдгар. А Канделария раздумывала: что, если отец на самом деле вешал на кроликов колокольчики, только чтобы знать, не подобрались ли к дому лисы. До нее дошло: результат от колокольчиков один: лисам легче найти кроликов и сожрать.
Поразмыслив, она пришла к выводу, что отец не рассказывал ей все как есть. Она вспомнила, как однажды, когда пропал ее волнистый попугайчик, отец объяснил, что он улетел в Австралию повидать родителей и, наверное, уже не вернется, потому что эта страна очень далеко, на другом краю мира. И даже показал карту, чтобы стало понятно, что сделал попугайчик ради встречи с семьей. Или в тот раз, когда собака укусила ее за попу, а потом передала ей записку, где просила прощения, но оправдывалась, что попа у Канделарии очень уж аппетитная. «Не доверяй всем собакам без разбора. Мы иногда не можем удержаться», — говорилось в записке.
Потом она вспомнила про голубя.
С тех пор, как она узнала о существовании голубей, которые носят почту, она выпрашивала такого у отца, воодушевленная мыслью о том, чтобы отправлять кому-нибудь письма и ждать ответа. «Меня зовут Канделария, и я в Парруке жду вашего ответа» — таким было ее первое и последнее письмо, потому что белый голубь, с которым она его отправила, так и не вернулся. «У всех у нас есть право уйти и не возвращаться», — только и сказал на это отец. Но Канделария все-таки подозревала, что дело может быть в цвете голубя. Он был белый, как Святой Дух, а, как она поняла из уроков религиозного воспитания, такому духу доверять нельзя. Он сделал ребенка Деве Марии, а потом ее бросил. Белым голубям доверять нельзя. И духам. И святым. И девам. И отцам.
