Там, где поют киты - Сара Харамильо Клинкерт
Скоро мать дала понять, что достаточно воодушевлена, чтобы заняться кухней. Она настояла на том, чтобы приготовить еду для гостя, который с этого момента из простого постояльца превратился в сеньора Санторо. Как по волшебству, он перестал казаться ей оборванцем и проходимцем: он был всего лишь бедняга, заблудившийся в сельве. Она заметила, что грибок на ногах — обычное дело во влажном климате, так что пусть подержит ноги в воде с содой, а потом наденет чистые носки, сочетающиеся с костюмом. Канделария отправилась в комнату постояльца, оставила одежду на кровати и, проходя через кухню, услышала, как мать ее зовет.
— Помоги-ка, дочка, — сказала она, протягивая Канделарии нож.
— Я гостя заселяю, попроси лучше Тобиаса.
— Тобиас занят, — сказала мать.
Обе бросили взгляд на мощеный дворик и увидели, как Тобиас сидит, обратив к небу взгляд, который не стремится ничего увидеть, но все же не перестает смотреть в какую-то точку.
— Да, Тобиас у нас все время занят, — сказала Канделария и с силой сжала ручку ножа.
Они сделали свежий салат из всего, что выросло в саду. Нарезали фасоль, надавили бананов, чтобы пожарить в кипящем масле и сделать патаконес[6]. Вместе сварили рис и выжали сок из маракуйи. Канделария заметила, что ей впервые доверили настоящий острый нож. Она порубила кубиком помидоры и лук, очень аккуратно, чтобы показать матери, что способна это сделать и не остаться без пальцев. Потом разрезала авокадо, нежные и кремовые, как сливочное масло, и подумала об отце.
Он был первоклассный пожиратель авокадо. Словно белка, он с одного взгляда понимал, когда пора срывать их с дерева и класть дозревать. Но ему ничего не оставалось, кроме как смириться с тем, что белки первыми успевают выбрать лучшие плоды и спрятать их в разветвлениях деревьев, пока те не дозреют. Несколько лет назад они объявили друг другу беспощадную войну: отец лазил на деревья и похищал спелые авокадо, лежащие на ветках, а белки пробирались на кухню и выкрадывали их обратно. «Они так скоро и в холодильник полезут, посмотреть, что еще у нас найдется», — вынесла вердикт мать, когда обнаружила, что помимо авокадо белки таскали бананы, манго, семена и даже свежеиспеченный хлеб, который она прятала в кладовой.
Канделария на самом деле даже стала думать, что авокадо — такой благословенный плод, который растет практически на любом дереве. Отец часто предлагал ей посмотреть наверх и говорил: «Смотри, Канделария, как нам повезло. На этой земле на всех деревьях родятся авокадо. На соснах, на драценах, на лаврах — везде! Иногда даже манговые деревья, не удержавшись, приносят авокадо вместо манго. А бананы с масличными пальмами — погляди-ка, дочь, какое счастье! На каждой ветке — авокадо!»
На кухне она все время вспоминала об отце, не только из-за авокадо, но и потому, что чаще готовил именно он. Изобретал блюда из всего, что было под рукой, а когда она спрашивала, что будет на обед, отец придумывал несусветные названия, под стать блюдам. «Сегодня у нас кляксидра по-лополийски с витрувианским гарниром». Поскольку готовил он на глазок и по наитию, ему никогда не удавалось повторить ни один рецепт, так что каждый день приходилось сочинять новые названия. «У меня сегодня на редкость удались брусквиты. Отлично подойдут на сладкое. Но я еще сделал шебурбет и скорлупендру».
Канделария накрывала на стол и выносила блюда с широченной улыбкой. Она развеселилась, вспоминая названия отцовских кулинарных изобретений. Прежде чем позвать сеньора Санторо, она посмотрела на все, что они с матерью наготовили. И опять улыбнулась. Она подумала, а знают ли те, кто сам не готовит, сколько труда и времени надо вложить в каждую тарелку. В этот день она поняла, что сделанное своими руками ценится по-особому, а еще, что выдумывать слова — это очень сложно, из чего она заключила, что оригинальность часто недооценивают.
Сеньор Санторо пришел сам, привлеченный не то запахами, исходившими от накрытого стола, не то голодом, накопившимся за несколько дней. Канделария с матерью уставились на него во все глаза, возможно, потому, что он смотрелся совсем по-другому, когда был чистый, причесанный и выбритый, а возможно, потому что странно было видеть отцовскую одежду на другом теле. Он был босиком, и Канделария воспользовалась случаем и поставила ему под ноги ведро с водой, Куда насыпала соли и заодно соды. Она наловчилась имитировать соленость моря за то время, что старательно поливала скульптуры. Оставалось только надеяться, что на грибок на ногах щелочная смесь все-таки подействует. В отличие от китов, у которых бока обрастали грибами, мхом и лишайником, ни Канделария, ни отец не знали, как с этим бороться.
Канделария заметила, как сеньор Санторо, прежде чем приступить к еде, из предосторожности сначала давал Эдгару по кусочку всего, что было на тарелке. Она еще не знала, это от недоверия или ради заботы о птице, которая наверняка тоже изголодалась. Ворон охотно съел угощение, а потом сунул клюв в стакан с соком. Санторо выждал несколько минут и, увидев, что ворон жив-здоров, набросился на еду, как человек, давно не евший досыта. Он брал добавку столько раз, сколько дней провел без единого кусочка во рту. Приятно было смотреть, как он ест, но в то же время раздражало, что он ничего не перемешивает. Сперва он съел фасоль, потом рис, потом патаконес. Канделария подумала, что есть фасоль, не перемешав ее с рисом и авокадо, — чуть ли не смертный грех. А еще пожалела, что он не попробовал салат, такой зеленый и свежий, с базиликом и лимонами, которые выросли прямо в доме. Но Канделария поняла причину, когда услышала, как он говорит Эдгару, что ему надоело питаться травой. Под конец он осушил два стакана сока маракуйи.
Пообедав, он встал и сказал спасибо, не адресуя благодарность никому в отдельности, а просто подбросив слово в воздух, чтобы оно упало на тех, кто считает, что заслужил его: «Спасибо». Дальше он взял ведро с щелочной водой и пошел на галерею сидеть в качалке. Он хотел дать отдых ногам и заодно спланировать свою систему безопасности или что-то в этом роде, насколько разобрала Канделария то, что он сказал ворону. Но ни она, ни кто-то другой в доме не могли понять, что сеньор Санторо подразумевал
