Сто мелодий из бутылки - Сания Шавалиева

– Да.

– Я вроде приехал в Агрыз, а вы говорите: Архыз.

– Одно и то же.

Ася улыбнулась, как много лет назад. Дядя Гена тогда решил навестить родню. Отбил телеграмму сестре, указал место и время прибытия. Агрыз в восьмидесяти километрах от Челнов – без машины никак. Можно на такси или на автобусе, но тёте Ане важно было встретить брата честь по чести – на родственной машине. Преподносилось это как привычное, а по сути попахивало пафосом: «Мы не хуже других, всё как у людей!» Машина была у Руслана с Асей.

– Это тот, который обещал нам на свадьбу спальный гарнитур? – спросил тогда Руслан.

– Забудь уж.

– Как забудь? Встал, объявил на весь мир.

– Это сработала привычка. Откуда у него деньги? Только что вышел из тюрьмы, – оправдывала дядю Гену Ася.

– А зачем хвастаться? – возмущался Руслан. – Никто за язык не тянул. Да ты и сама поверила, как мартышка, визжала от радости.

– Ну поверила, а теперь не верю.

– Вот и пусть катит на автобусе, – бухтел Руслан, но в дорогу засобирался.

Ася и сама не знала, почему хотела встретить гостя. Может быть, хотела наполниться его оптимизмом или чем-то другим? Всё очень спорно и неопределённо. И почему ей, Асе, сейчас это так важно? Руслан всё больше молчал. В неясные звуки автомагнитолы отрывисто вливалась речь тёти Ани, звон шлагбаума на железнодорожном переезде, скрип ведра на цепи колодца, резкое гудение обезумевшего гонщика на трассе. Ася собирала звуки в саундтрек, и единственным кадром мысленно представляла улыбку дяди… Но хлопнула дверца, иллюзии рассыпались.

С нумерацией вагонов ошиблись. Дядя Гена, держась за поручни, проплывал мимо. Поезд неторопливо увозил его счастливую улыбку на другой край перрона, слишком далеко от встречающих. Тётя Аня, неловко передвигая больные ноги, торопилась следом. Махала руками так сильно, что выпустила сумку, она раскрылась на асфальте. Легкий хруст. Тётя Аня наступила на помаду, размазала алую жирную черту. «Беги!» – толкнула она в спину Руслана, наклонилась собирать баночку с вазелином, карандаш для бровей, проездной, кошелёк. Голубая рубаха Руслана маячила впереди и продолжала удаляться. Ася не поспевала.

Проводник досадливо принимал сумки под хозяйственное балагурство дяди Гены:

– Эту аккуратнее! Здесь дыня! Эту аккуратнее! Хоп? Здесь гранаты, варенье.

Проводник хмыкнул, снял кепку, утёрся ладонью. Заметив подоспевшего Руслана, с жёстким неудовольствием выдал:

– От Москвы, чё ль, чапаете?

Руслан не обиделся, принялся принимать и складывать пакеты, авоськи, сумки в горку у вагона.

– Зачем варенье? – досадовала тётя Аня. – Дай! Дай я тебя поцелую. Думаешь, здесь нет варенья? Похудел… Зря ты так.

– Ах, апаем! Это ж настоящее, нектар спелый под солнцем.

– Должно быть восемнадцать, – в который раз напоминал дядя Гена, вертелся, пытаясь пересчитать. – Где ж виноград, а чемодан с кишмишем?

– Ты что? – задохнулась от восторга тётя Аня. – Весь Узбекистан привёз?

– Я ж знаю, сколько вас тут. Это тебе. – Дядя Гена выудил из кучи белый четырёхлитровый бидон и протянул Асе. – Вишнёвое варенье. С твоего дерева. Помнишь вишнёвое дерево?

Конечно же, она помнила вишнёвое дерево. Чуть тогда не убилась…

Глава 4

Дядя Гена

Август, 1970

Ася потянула руку под платок, заскребла коготками. От приятного зуда голову охватило волной – будто кто-то славный и милый поцеловал в макушку. Скоро на пальцах появилось вязкое чувство сырости, следом возникла боль.

– Не трогай. – Мать утешительно положила руку на детское плечо, сжала сильно и ободряюще, будто это и есть лекарство. – Всё будет хорошо.

– Чешется.

– Всё равно не трогай. Потерпи чуть-чуть. Скоро приедем.

– Когда?!

– Скоро.

Бесконечными чёрточками за окном мелькали столбы, стянутые нотными проводами. Иногда с улицы доносилось еле слышное немузыкальное гудение. Поют-молчат-поют… Ася сидела на краешке полки и чувствовала, будто попала в параллельное измерение между поездом, проводами, лунным светом, где всё устремлено только в бесконечную круговерть без права вырваться в другое пространство: обшарпанный вагон, пассажиры в бесконечном ожидании, лавина вязкой духоты, перепалка проводника с курящим пассажиром. Как игра в пинг-понг: вопрос – ответ, просьба – отказ, угроза – грубость. Проводник стоит в проходе, говорит громко, озадаченно. Человек в синем ватном халате, в тюбетейке пьёт чай, курит набитую гашишем папироску, потеет. Требование «не курить в вагоне» неожиданно маслит неполной пачкой «Казбека». Игра проиграна, довольный проводник уносит добычу, а его освободившееся место тут же заполняется сигаретным дымом, мухами, аммиачным запахом туалета.

Чих-пых! Чих-пых! Поезд тормозит, металлическое лязганье тревожит пустыню.

Пустой перрон, за кустами – низкорослый вокзал, крашенный белой краской, справа – площадь со ступенями наземного перехода, туалет в дощатой будке, три машины, мотоцикл, велосипед, прислонённый к низким перилам…

Поезд ещё не остановился, а на перроне появился человек в белом костюме (Ася впервые видела мужчину в белом), в светлой рубашке. На фоне белого костюма белый вокзал сразу потускнел, съёжился. Ася вглядывалась в плотного мужчину и пыталась понять, что его так тревожит. Он стоял, раскрыв рот, и кого-то высматривал, оглядываясь. Что-то в этом человеке было родное и близкое: мамина улыбка, глаза, поворот головы. Проскользнула мысль, будто он высматривает их. Как бы это было замечательно! Через стекло погладила его по голове, на уровне лба коснулась губами стекла.

– Грязно же, – фыркнула мать. – Не трогай. Сиди спокойно. Нам на следующей выходить.

Начала хныкать. Досиживание последних километров с измотанными родителями донимало гораздо острее, чем в садике, где к вечеру все уже грызлись и хотели домой… Ладно, стоп. Какой садик! Не реветь же тут, на этой жёсткой полке, на виду у синих халатов и чапанов.

– Там дядя Гена, – показала Ася на человека. Сама сказала, сама не поверила и не ждала от матери никакой реакции.

Мать туманно посмотрела на перрон и неожиданно отреагировала.

– Гажимжян! О Аллах. Что ж это! Шевелись же, – накинулась на мужа. – Куда ты смотрел? Зирабулак!

Когда поезд тронулся, мать с Асей стояли на перроне, а отец торопливо принимал чемоданы от проводницы. Тяжело дыша, последний чемодан подталкивала ногой, одновременно оглашая матом воздух и пытаясь расправить флажок. Отец последний чемодан не удержал. Он упал с тяжёлым стуком. Мать сначала вздрогнула, потом успокоилась – в этом чемодане стекла не было, только подарки: картошка, вязаные носки, варежки.

Навстречу им спешил крупный, весёлый дядя Гена, сиял глазами, зубами. Ася всматривалась и боялась, что за этой напускной радостью, как за маской, таится злобное недовольство. Заметить несоответствие не выходило. Дядя искренне светился в вечернем сумраке – как Бог, был хорош во всём. Такой радушный, уверенный, добрый! Одновременно говорил, обнимал, целовал.

– Хоп! – кричал дядя