Сто мелодий из бутылки - Сания Шавалиева
Место на полу – самое прохладное. Ася просыпается и только теперь замечает, что пол застелен прохладным шёлковым ковром. По краям видны широкие стежки, которыми с обратной стороны нашивалась кожа. При взгляде на разбросанные разноцветные подушки и простыни стало сразу понятно, что родители уходили второпях. В углу комнаты стоял раскрытый чемодан: платья в комках газеты, стопочка отрезов ткани. Пахло отцовским одеколоном «Шипр», сухофруктами.
В комнату зашла Каттана, покосилась на Асю, прошла к сейфу, отворила его длинным ключом, сунула внутрь укутанный в белую тряпку свёрток. На полках сейфа видны стопки денег. Когда тебе около шести лет, ты ещё не мыслишь большими категориями. Мир – это семья: папа, мама, брат; хлеб, шоколадные конфеты, игрушки. А вот такие стопки денег непонятны. Как бы сказала мама – «это шунды дорохо и бохато». Асе больше интересна синяя стена с трафаретом узбекских лилий, бездарнее, чем на вокзале в Ташкенте, но гораздо талантливее, чем трещины на деревянных стенах их барака. Осенью по стенам текла вода, на зиму стены промерзали насквозь, в такие дни Асю оставляли в садике на круглые сутки, а если она бунтовала и отказывалась оставаться, то дома приходилось спать в одежде, с горячими грелками в ногах.
Каттана ушла. Видела, что Ася не спит, мило покосилась, улыбнулась… и ушла. Как так?! А где восторг от пробуждения дитятки? А ещё говорят, что бабушки добрее родителей. Как же так?! И вдруг Ася поняла, что Каттана просто не догадывалась, какая Ася прелестная внучка: в ней уже проснулся голос великого художника, она рисовала на всём – арбузной коркой на асфальте, пролитым супом на столе. А ещё знала песню про пропавшего зайчика, считала до ста, знала все буквы алфавита, но пока читала только крупные, складывала несколько слов: папа, мама, коммунизм. А ещё знала секрет Зойки Ворониной про порванное платье и терпеливо никому не рассказывала, кроме куклы Маши и соседского мальчишки Серёжки. И ещё она играла в шашки и «уголки».
Ася принялась искать платье в чемодане, на стуле, на полу. Странно. Обычно находила в трёх местах: глаженое – в шкафу, мятое – в кипе стираного белья, грязное – в тазу. Но здесь совершенно незнакомая обстановка. Вышла во двор злая, в голубых трусиках.
На топчане в ворохе подушек полулежали дядя Гена и совершенно незнакомый Асе человек. Ворот его милицейской рубашки был расстёгнут, половинки галстука болтались на зажиме. Между глотками чая и неторопливым разговором мужчины вяло играли в шашки. Заметив голопузую, лысую Асю, незнакомец украдкой усмехнулся и, не останавливая игру, продекламировал Алишера Навои:
Её одежда может быть любой,
А суть в ней – содержанье, смысл живой.
Дядя Гена невероятно громко рассмеялся и сделал неверный ход.
– Вот ты и попался! – обрадовался милиционер и срубил три шашки.
Дядя Гена покряхтел, затем широким жестом сгрёб все шашки с доски, но, тут же придя в себя, снова стал расставлять их по клеткам.
Какая-то женщина не глядя отодвинула Асю в сторону, словно небольшой и не слишком ценный предмет, и стала сервировать невысокий стол тарелками с шурпой и пловом. Она рвала лепёшку большими кусками, так что с неё беспощадно сыпались кунжутные семена и хлебные крошки.
– Апаем, – обратился дядя Гена к женщине, – накорми ребёнка.
Губы у женщины дрогнули, как будто она собиралась презрительно фыркнуть, но вовремя остановилась. Она посмотрела на Асю, протянула руку, подтолкнула к дому.
От чужой беспардонности Ася недовольно дёрнула плечами. Возвращаться в душный дом с хмурой тёткой не хотелось. Она останется здесь, под кроной вишни, с вазой шоколадных конфет – в том, что они шоколадные, Ася не сомневалась. Взобралась коленями на топчан, перешагнула шашки и уселась рядом с дядей напротив милиционера.
– Ты куда? – зашипела женщина.
– Гульчачак! – жестом остановил её дядя Гена. – Принеси ещё пиалу. – Стукнул шашкой по доске. – Твой ход.
Незнакомец смотрел на Асины пальчики, как они лихо собирали рассыпанные по одеялу кунжутные семечки, отправляли в рот.
Дядя Гена поднял зерно и туманно спросил у Аси:
– Знаешь, сколько таких зёрен в карате? – И тут же ответил: – Два. Запомни. Два.
– Никогда не знал. – Незнакомец сделал ход. – И почему?
– Вес этих семян стабилен, не меняется ни при каких условиях. Ещё с древнейшего мира.
Дядя Гена передвинул фигуру по доске. Ася молча исправила ход. Дядя удивился, вернул шашку на место и понял, что проиграл.
– Лихо. Ещё партейку? – улыбнулся гость.
– С ней сыграй, – потянулся дядя Гена за ложкой. – Обед уже заканчивается. Ты же торопишься?
– Конечно. Если к утру не успеем, меня уволят. Ну что, лысая, сыграем?
– В «уголки» умеете? – кивнула Ася.
– В «уголки» ещё лучше! Тут я вовсе мастер. – Гость улыбнулся, сжал в ладони шашки и, предлагая выбрать, забалагурил: – «Так иногда при виде бедняка у богача раскроется рука». Белые ходят первыми.
Ася выбрала, гость разжал руки – на коже образовались отпечатки колец.
– Ваш ход.
– Хоп (хорошо).
Гость театрально высоко взмахнул рукой и сделал первый ход. И Ася сразу поняла, что он проиграл. В «уголках» очень важен первый ход, он позволяет первым занять оборонную позицию на четвёртой клетке у сгиба доски. Успел первым, значит, послал все пешки противника в обход, а это лишние укороченные ходы. Этой премудрости Асю научил дед Василий со второго этажа барака.
После пятого проигрыша гость сдался.
– Хоп… всё! – Досадливо провёл рукой по влажным волосам. – Не хочу больше играть. Шайтан её побери! Пошли работать. Плохой сегодня день. Машина поломалась, девке проигрался. Плохой день. – И вновь процитировал Алишера Навои: – «…Была она вся в язвах, и её терзали мухи, как вороньё».
Дядя Гена с гостем пропали за воротами, но скоро в них кто-то громко постучался. Ася оглянулась и увидела, что в дверях стоит человек с двумя жёлтыми вёдрами. Гульчачак, убирающая топчан, застыла на месте.
– Забирайте. – Человек поставил на землю вёдра, доверху наполненные свежей рыбой. – Как заказывали, три ведра.
– Может, два? – усталым тоном промямлила женщина, видимо мечтая,
