Клуб «Непокорные» - Джон Бакен
Я ничего не мог с ним поделать, хотя не оставлял своих попыток до тех пор, пока снаружи не удлинились тени и в рондавеле не стало почти темно. Я хотел попросить его помочь мне хотя бы вернуть моих чернокожих парней и помирить меня и Эндрю с деревней, но я просто не мог произнести ни слова. Атмосфера была слишком мрачной, чтобы я мог задать хоть один практический вопрос.
Я уже было повернулся, чтобы выйти, но в дальнем конце я увидел дверь. Из-за причудливой формы утесов заходящее солнце только сейчас коснулось высоких верхушек деревьев, и свет, отразившись рикошетом, сделал ограду ярче, чем когда я только прибыл. Внезапно я почувствовал непреодолимое желание войти внутрь.
— Можно ли мне, отец, — спросил я, — пройти через эту дверь?
К моему удивлению, хозяин махнул рукой и сказал:
— Можно, потому что у тебя чистое сердце. — И при этом добавил: — Того, что здесь было, здесь больше нет. Оно ушло, чтобы исполнить закон.
С великим трепетом зашел я за эту крепостную ограду. Я вспомнил об ужасе, что охватил Эндрю, и положил руку на револьвер: мне показалось, что там, внутри, я наткнусь на некую странную фауну. Наверху было светло, а внизу царили какие-то оливково-зеленые сумерки. Я боялся змей и тигровых кошек, и где-то здесь была зеленая антилопа гну, так напугавшая Эндрю!
Площадь участка составляла всего пару акров, и хотя я шел осторожно и медленно, мне понадобилось совсем немного времени, чтобы обойти его по кругу. Шерм, выстроенный в виде полумесяца на каждой стороне, тянулся далее и заканчивался там, где упирался в отвесную стену утесов. Подлесок был не очень густой, и из него тянулись высокие прямые деревья, так что лес казался какой-то старой языческой рощей. Между перистыми верхушками, если посмотреть вверх, виднелись пятна темно-красного заката, но там, где шел я, было очень темно.
Там не было ни единого признака жизни: ни птицы, ни зверя, ни треска ветки, ни шевеления в кустах; все было тихо и мертво, как в склепе. Сделав круг, я двинулся по диагонали и вскоре нашел то, что искал, — лужу воды. Источник был почти круглым, диаметром около шести ярдов, и, что меня поразило, он был окружен парапетом из тесаного камня. В центре рощи было чуть светлее, и я, вглядевшись в сооружение, понял, что каменная кладка не была возведена руками кафров. Вечер — это время, когда вода приходит в себя: днем она спит, а в темноте живет собственной странной жизнью. Я погрузил в нее руки. Вода была холодна, как лед. Она не бурлила, а как бы совершала медленное ритмичное движение, словно свежие потоки постоянно вырывались из глубин и всегда возвращались обратно. Я нисколько не сомневаюсь в том, что, будь здесь хоть немного больше света, я мог бы убедиться в том, что вода кристально чиста, но то, что я увидел, представляло собой поверхность темнейшего нефрита — непрозрачная, непроницаемая, колыхавшаяся под действием какого-то таинственного импульса, исходившего из самого сердца земли.
Трудно объяснить, какое впечатление это произвело на меня. Прежде я был настроен на серьезный лад, но эта роща и этот источник вселили в меня жалкий детский страх. Я почувствовал, что каким-то образом вышел за пределы разумного мира. Место было противоестественно чистым. То было начало лета, и эти темные проходы должны были кишеть мотыльками и летучими муравьями, их должна была наполнить тысяча ночных шумов. Но все было погружено в полное и безжизненное безмолвие, мертвое, как камень, если не принимать во внимание тайного биения холодных вод.
Все! Увиденным я был сыт по горло. Смешно признаться, но я рванул вон оттуда и, шаркая ногами, прошелся через подлесок и снова вернулся в рондавель, где старик сидел на полу в позе Будды.
— Ну, видел? — спросил он.
— Видел, — сказал я, — но не знаю, что я там видел. Отец, сжальтесь над глупым юнцом!
Старик повторил то, от чего я похолодел еще в прошлый раз:
— То, что там было, ушло, чтобы исполнить закон.
Возвращаясь в наш лагерь, я бежал всю дорогу, и меня несколько раз передернуло, потому что я вбил себе в голову, что Эндрю грозит опасность. Не сказать, чтобы я всерьез поверил в его зеленую антилопу гну, но он был уверен, что в этом месте было полно всяких животных, меж тем как я точно знал, что оно было пустым. Неужели какой-то страшный зверь вырвался на свободу?
Я нашел Эндрю в нашей палатке; чайник, что я поставил кипятить, опустел, огонь погас. Парень крепко спал с раскрасневшимся лицом, и я понял, что произошло. Он был практически трезвенником, но решил проглотить добрую треть одной из наших четырех бутылок виски. Причина, принудившая его обратиться к спиртному, была, должно быть, довольно серьезной, и он выпил.
* * *
После этого дела нашей экспедиции пошли от плохого к худшему. Утром выяснилось, что у нас совсем нет воды, и я не мог себе представить, что взваливаю на плечи бутылочную тыкву и возвращаюсь в рощу. Кроме этого, не вернулись наши чернокожие парни, и все жители крааля стали обходить нас стороной. Всю ночь они ужасно шумели, завывая и стуча в маленькие барабаны. Оставаться тут не было смысла, и у меня появилось сильное желание сменить место. Пережитое прошлой ночью оставило в моей душе чувство тревоги, и мне хотелось бежать неизвестно от чего. Эндрю явно заболел. В те времена у нас не было медицинских термометров, но у него точно была лихорадка.
Итак, после завтрака мы отправились в пусть, и, должен вам сказать, тяжкое это дело, когда все приходится делать самим. Я потащил фургон, а Эндрю — южноафриканскую тележку, и, право, я не знал, надолго ли его хватит. Я полагал, что, отправившись на восток, мы могли бы нанять новых чернокожих парней и начать разведку в гористой местности над излучиной Лимпопо.
