Клуб «Непокорные» - Джон Бакен

К тому времени дела у небольшой фирмы, что мы организовали для того, чтобы сохранить от «Холлуордз» хоть что-то, шли очень и очень неплохо. При этом на содержание незамужних тетушек денег вполне хватало, и похоже было на то, что на ближайшее время для Джима наклевывалось выгодное дельце. Он покинул Канаду, не оставив адреса, поэтому у меня не было возможности связаться с ним. Я переслал ему сто фунтов по телеграфу и попросил явиться немедленно, как только он прибудет в Англию.

И вот как-то днем ближе к концу июня он появился в моем кабинете. Он пересек Атлантический океан в третьем классе, и одежда у него была, как у докера, что был без работы несколько месяцев. Первое, что он сделал, это положил восемьдесят фунтов мне на стол.

— Вы послали слишком много, — сказал он. — Не хочу иметь долги больше необходимого. Можете удержать двадцать фунтов из моего жалованья.

Взглянув на него, я сначала подумал, что лицом он изменился очень мало. Он загорел, был невероятно худой и заросший, но у него были все те же застенчивые глаза и затравленный взгляд того мальчика, что сбежал год назад. Казалось, он не обрел никакой уверенности в себе, за исключением того, что выражение его рта стало немного тверже.

— Хочу приступить к работе немедленно, — сказал он. — Я вернулся домой, чтобы искупить свои грехи.

Мне потребовалось немало времени, чтобы заставить его понять положение дел, что он уже сейчас может рассчитывать на солидный доход, если будет стараться. «Холлуордз» может обрести в Сити прежний авторитет.

— Я ждал, когда вы вернетесь, — сказал я, — чтобы возродить старое имя. «Холлуордз» звучит лучше, чем «Компания „Англо-Ориент“».

— Но я не могу взять ни пенни, — сказал он. — А как насчет людей, что пострадали от банкротства?

— Их было совсем немного, — заверил я его. — Никаких вдов и сирот. Банки были надежно защищены. Больше всего пострадали ваши тетушки и вы сами, но теперь все будет в порядке.

Он слушал меня, широко раскрыв глаза, и постепенно недоумение сменилось облегчением, а облегчение — восторгом.

— Первое, что вам нужно сделать, это пойти к портному и обновить свою одежду. Пока не найдете квартиру, вам лучше остановиться в отеле. А я тем временем займусь вашим членством в клубе. Если хотите играть в поло, я одолжу вам пару пони. Приходите поужинать со мной сегодня вечером, и за ужином вы расскажете мне свою историю.

— Боже мой! — пробормотал он. — Да я целый год проходил в лохмотьях, вот и вся моя история.

Остаток лета Джим пребывал в счастливом замешательстве. Как только он прилично оделся, я увидел, что Канада пошла ему на пользу. Он стал красивее, крепче и мужественнее, его застенчивость превратилась в осмотрительность, и у него появился новый, более здравый кодекс ценностей. В конторе он работал усердно, как бобр, и, хотя в некоторых вещах он был на удивление медлителен и неповоротлив, я начал замечать, что у него были мозги отца, а также то, чего у старого Холлуорда никогда не было, — тонкое, восприимчивое воображение. Во всем остальном он просто наслаждался жизнью. В клуб игры в поло он пришел в конце сезона, и его встретили так, словно ничего не произошло.

Потом мы с ним долго не виделись. Я сильно переутомился и нуждался в длительном отпуске, поэтому в середине августа я отправился в Шотландию, в лес, где водятся олени, и не возвращался до начала октября. Джим крепко держался за контору; он сказал, что за год или два побывал во всех отпусках, каких только хотел.

На второй день после моего возвращения он вошел в мою комнату и сказал, что хочет поговорить со мной наедине. Он заявил, что не хочет ничего делать для восстановления названия «Холлуордз» и чтобы «Компания „Англо-Ориент“» оставалась такой же, какой была до его возвращения, и чтобы руководство в ней осталось прежним.

— Это почему же? — спросил я с удивлением.

— Потому что я собираюсь уехать, и отсутствовать я могу очень долго.

У меня ушло некоторое время на то, чтобы найти нужные слова, и когда я их нашел, я спросил, не устал ли он от Англии.

— Да нет, что вы! Нет и тысячу раз нет! Англия — мое самое любимое место на земле. Уже чувствуются осенние запахи, Лондон улыбается приходу благословенной зимы, скоро начнется охота, и в прошлое воскресенье я слышал, как кричат старые фазаны…

— Куда вы собрались? В Канаду?

Он кивнул.

— Вы влюбились в нее?

— Я ненавижу ее больше, чем ад, — торжественно промолвил он и, продолжая, наговорил много такого, о чем я промолчу ради сохранения целостности Британской империи.

— Тогда вы, должно быть, сошли с ума!

— Нет, — сказал он, — я вполне в здравом уме. Все очень просто, я все продумал. Вы знаете, что от исполнения своего долга я уклонился восемнадцать месяцев назад. За это я был наказан. В Канаде я был полным неудачником… О том, что там было, я не рассказал вам даже половины… Я изрядно голодал… Я не мог удержаться ни на одной работе… Я был никому не нужен, я стал всеобщим посмешищем. И я ненавидел все это, боже мой, как я ненавидел это! Но я не мог вернуться: одна мыслью встрече с Лондоном вызывала во мне жестокую боль. Мне потребовался год, чтобы набраться смелости и исполнить то, что, как я знал, было моим несомненным долгом. И вот я вернулся…

— Тогда все в порядке, не так ли? — спросил я и тут же почувствовал, что вопрос мой прозвучал бестолково и глупо. — Вы находите Лондон лучше, чем вы думали?

— Я нахожу его раем, — ответил Джим с грустной улыбкой. — Но это рай, который я не заслужил. Понимаете, я потерпел неудачу в Канаде, и я не могу оставить все как есть. Я ненавижу само название этого места и большинство людей, что там живут… И это вполне нормально, потому что всегда ненавидишь место, где ты был дураком… Я должен вернуться и преуспеть там, где потерпел крах. С собой я возьму двести фунтов, ровно столько, сколько у меня было, когда я впервые появился в этой стране. — Я лишь смотрел, не отводя глаз, а он продолжал: — Я испугался один раз, и это можно простить. Но человек, который испугался дважды, трус. Я боюсь Канаду, как черт ладана, и именно поэтому я возвращаюсь. Там был один