Клуб «Непокорные» - Джон Бакен
Но «игрушки» его были прекрасны! Праздные дамы, отправлявшиеся к нему за острыми ощущениями, не бывали разочарованы. В полутемной комнате среди странных розовых огней их сердца, казалось, трепетали на пороге богооткровения, и они уходили, взволнованные и утешенные, потому что доктор Лартиус был мастером тонкой лести. Гадания в обычном смысле не было, но этот молодой человек, казалось, обладал сверхъестественным знанием личных связей своих визитерш и пользовался этим знанием столь осторожно, что даже те, кто имел все основания держать их в глубокой тайне, уходили от него, ни о чем не беспокоясь. За такие развлечения он брал высокую плату, потому что того требовали его шуба и жемчужная булавка. «Вы хотите, чтобы вас развлекали? — говаривал он. — Тогда будет справедливо, если вы будете платить мне за это!»
Даже среди праздных клиентов попадались люди с капелькой серьезности. С ними он вел себя как мастер с посвященными, с ним они были собратья-паломники на Великом Пути. С ними он беседовал часами, очень красиво, мягким музыкальным голосом. Он предостерегал их против шарлатанов, против тех, кто стремился проституировать торжественный ритуал ради вульгарной наживы. Он развертывал перед ними историю великих мистиков и рассказывал о тайной науке, известной старым знатокам, что была забыта, утеряна на века и ныне восстанавливается — постепенно и по частям. Изо всех часов, проведенных с ним, эти были самыми волнующими, и слава доктора Лартиуса росла в гостиных избранных. «И при этом он такой джентльмен, моя дорогая, такой благовоспитанный, отзывчивый, абсолютно честный — словом, не от мира сего!»
Но с других он гонораров не брал. Женщины с печальными лицами, одетые в основном в черное, что сидели в его большом бархатном кресле и задавали не всегда связные вопросы, видели перед собой совершенно иного доктора Лартиуса. Перед ними был не прежний златоуст из тех, о ком говорят, что за словом в карман не полезет. Более того, иногда он выглядел почти сконфуженным. Он в высшей степени серьезно повторял, что он всего лишь ученик, пребывающий в постоянном поиске, а не учитель, не мастер и не повелитель того, что скрыто от человеческого глаза. В таких случаях «игрушек» не было, и если какая-нибудь мать по рассеянности искала знаний таким образом, ее встречал отказ. Когда единственный сын леди X. собрался перейти из кавалерии в гвардейскую пехоту и его мать пожелала узнать, как этот шаг может повлиять на его шанс остаться в живых, в ответ она не услышала ничего, кроме того, что было совершенно очевидно: нынешняя война — пехотная, и в ее условиях у ее сына будет больше возможностей увидеть театр военных действий собственными глазами. Время от времени — правда, очень редко — он высказывался. Однажды, обращаясь к миссис К., чей сын был в плену, он подробно рассказал об условиях жизни в немецком лагере для военнопленных, и воображению женщины, не получившей от сына ни одного письма, стало чем питаться. Обычно его посетители были слишком смущены, чтобы быть наблюдательными, но один или двое все же отметили его необычайную осведомленность обо всем, что касалось британской армии. Он никогда не ошибался, когда речь заходила о воинских подразделениях, и казалось, что о том или ином батальоне он знал все — еще до того, как назывался номер батальона. И когда матери выкладывали ему какие-то подробности — из болтовни солдат, находившихся в отпуске, из писем, где по недомыслию и неосторожности люди писали о том, о чем писать не следовало: по Лондону распространялась масса информации, — доктор время от времени делал записи у себя в блокноте.
И хотя он редко сообщал что-то определенно и откровенно, эти посетители, как правило, уходили от него утешенными и успокоенными. Возможно, причиной тому была его мягкая манера. Возможно, как говорила бедная леди М., дело было в том, что он казался столь уверенным в духовной жизни, что люди считали свои тревоги лишь крошечными водоворотами на берегу великого моря мира и покоя. Как бы там ни было, страдающие хорошо отзывались о докторе Лартиусе даже больше, чем праздно любопытствующие.
Иногда его посещали клиенты мужского пола, отцы сражавшихся сыновей, которые говорили, что пришли от имени своих жен. То были генералы в отставке, что предпочитали спиритические сеансы гольфу, молодые люди, чьи нервы были расшатаны и нуждались в утешении, какое в иные века и в иных странах можно было обрести в исповедальне. С этими последними доктор Лартиус становился новым человеком. Он снимал очки и смотрел им прямо в лицо своими выпуклыми блестящими глазами и обращался к ним звонким приятным голосом. Как знать, быть может, дело было не столько в том, что он говорил, сколько в том, как он говорил, но он, казалось, обладал необычайной властью над молодыми людьми, что лишь немного расслабились, отказавшись на краткое время от своих привычек. «Странное дело, — сказал один из них, — но рядом с вами все время кажется, что вы и сами были солдатом». Доктор Лартиус улыбнулся и снова надел очки: «Я солдат, но на другой войне. Я сражаюсь мечом духа против скрытого оружия тьмы!»
К концу марта медная табличка внезапно исчезла. Гнездовья избранных пришли в большое волнение, когда разнеслись вести о неприятностях, связанных с вмешательством полиции. И все из-за пресловутых «игрушек» и, конечно, взимания гонорара. До суда дело не дошло, но доктору Лартиусу было предложено убраться подобру-поздорову, и он подчинился. Многие леди написали возмущенные письма в адрес министра внутренних дел, в которых описывались зловещие случаи из ранней истории христианской церкви.
Но апрель принес утешение. Прошел слух, что ищущие и взыскующие не потеряют своего проводника. Мистер Великое Сердце по-прежнему будет доступен для паломников. Табличка с именем доктора С. Лартиуса снова появилась, но на этот раз на тихой улочке в районе Мейфэйр[42]. Однако в будущем вопросы, связанные с гонорарами, уже не возникнут. Было решено, что несколько верующих женщин предоставят средства
