Ученик доктора Менгеле - Роберта Каган
А потом это произошло. В первый раз, когда бомба упала неподалеку от маленькой деревушки, где жила Шошана, она была на кухне – резала картофель. Она глядела в окно и думала, каково было бы жить совсем другой жизнью. Ей было известно, что это грех, но Шошане хотелось попробовать жизнь светской еврейки: ходить в школу и самой выбирать, за кого выходить замуж.
И тут внезапно раздался оглушительный грохот, и земля содрогнулась у нее под ногами. Сначала Шошана решила, что это Хашем, Бог, наказывает ее за греховные мысли. Она остолбенела и даже не заметила, что порезалась. Казалось, сердце никогда не билось так часто у нее в груди. В кухню вбежали близнецы и вырвали Шошану из оторопи. Перл кричала:
– Мама! Где мама?
Обе девочки плакали. Блюма вцепилась в юбку Шошаны.
– Я боюсь! Что происходит, Шошана?
– Я не знаю, – честно ответила она.
Мама ушла на рынок полчаса назад. При мысли о ней Шошана задрожала. Боже, с мамой все в порядке? А что с папой? Он в синагоге. Она присела на корточки, чтобы смотреть близняшкам в глаза. Холодея от страха, прижала рыдающих сестер к груди. Упала еще одна бомба. Перл вскрикнула.
– Тише, все хорошо, – сказала Шошана, хотя сама в это не верила. Происходило нечто ужасное. Люди на улице метались туда-сюда. Шошана решила, что нет смысла выходить и заговаривать с ними. Ее сестры нуждались в ней. Девочки сидели на полу, прижавшись друг к другу, перепуганные и встревоженные, надеясь, что родители скоро вернутся.
Час спустя пришла мама – она была потрясена до глубины души. Они столпились вокруг мамы, держась за ее платье. Наоми не улыбнулась и не обняла детей, как сделала бы в нормальной ситуации. Вместо этого она с ужасом в глазах посмотрела на Шошану. Несколько секунд обе молчали. Потом мама обратилась к близнецам:
– Идите умойтесь. Папа скоро придет домой.
– Но, мама, что происходит? Почему земля трясется? Откуда этот грохот? Хашем [3] рассердился на нас? Мы сделали что-то плохое? Нас наказывают?
– Я не знаю. Ничего не знаю, кроме того, что вам надо пойти и умыться перед ужином. Ступайте, сейчас же.
Нехотя девочки повиновались: взялись за руки и пошли готовиться к ужину.
Скоро в дом вошел отец. Он не сказал ни слова. Не поглядел на Шошану или ее мать. Хершель просто прошел в спальню и захлопнул за собой дверь. В ту ночь упали еще бомбы. С улицы доносились крики, и Шошана знала, что весь город напуган.
В следующие недели бомбардировки усиливались. Привыкнуть к ним было невозможно. Страх продолжал нарастать. О свадьбе все позабыли. Целый месяц Германия терроризировала Польшу, свою соседку, и, наконец, через две недели, когда наступила осень и деревья окрасились в золото и медь, поляки сдались. И хотя тогда Шошана этого не знала, в тот день ее жизнь изменилась навсегда.
Польшу разделили на две части, и одна отошла Советскому Союзу, а другая – Германии. Шошана с семьей оказались на немецкой части.
Жизнь в маленьком штетле стремительно менялась. К ноябрю всем еврейским магазинам и фирмам было приказано пометить свои двери и витрины звездой Давида. Когда Шошана пришла на рынок, то увидела, как владельцы лавок, которых она знала всю свою жизнь, рисуют звезды Давида на своих окнах. Они не выглядели обеспокоенными, но ситуация продолжила обостряться – месяц спустя, в декабре, всем евреям старше десяти лет приказали носить нарукавные повязки.
Люди больше не стояли на улицах, болтая, сплетничая и обсуждая помолвки и браки. Все в деревне притихли. Даже выходя на рынок, они почти не разговаривали между собой и торопились домой, едва закончив покупки. В их глазах плескался страх.
Хершель перестал ходить на работу. Он боялся оставлять семью и сидел дома с ними, но до него дошли слухи, что в Варшаве евреям запрещено пользоваться общественным транспортом. На стенах появлялись угрожающие надписи; ненависть к евреям возрастала. Хершель не представлял, до какого предела она может дойти. Ему трудно было поверить, что в такой развитой стране, как Германия, эскалация продолжится и дальше. Но хоть он в этом и не признавался, наверняка знать не мог.
Время от времени Шошана видела, как мужчины собираются в кружок после службы в синагоге. Их лица были осунувшимися от тревоги. Она думала, они обсуждают возможность погромов. Но потом в январе был принят закон и службы запретили. Больше нельзя было возносить совместные молитвы. Немцы сказали, что это нужно для профилактики эпидемий, но евреям все было ясно. Они знали – дело в их национальности. Нацисты их ненавидят.
Юноши потихоньку беседовали между собой, возвращаясь домой с уроков в иешиве [4]. Они переговаривались шепотом, чтобы женщины их не слышали. Им не хотелось тревожить женщин еще больше. Женщины в открытую ни о чем таком не разговаривали. Но когда Шошана на рынке видела, как они прижимают к груди младенцев или крепко держат за руки детей постарше, ей становилось ясно, насколько им страшно. Мать Шошаны стала совсем тихой, и Шошана понимала, что вопросов ей лучше не задавать.
Потом как-то днем отец Шошаны вернулся домой и сказал, что говорил с отцом Альберта. Он объяснил, что поскольку они оба обеспокоены новыми требованиями, которые немцы предъявляют евреям, свадьбу лучше будет отложить. Шошана отнюдь не радовалась оккупации, но испытала облегчение от того, что выходить замуж ей пока не придется.
Преследования евреев начались не с маленьких местечек, а с городов, но новости о том, как с ними там обращаются, быстро достигли их штетла. Все гадали, когда немцы придут к ним в деревню. И, самое главное, что произойдет, когда они придут.
Больше года спустя, в декабре 1940-го, немецкие солдаты в толстых шерстяных шинелях, сверкающих черных сапогах, вооруженные автоматами, промаршировали по улицам штетла. Женщина, жившая по соседству от Шошаны, была на рынке и увидела, что они подходят. Не прошло и получаса, как они прошагали мимо дома Айзенбергов. Шошана держала девочек за руки; они смотрели на немцев через окно.
Перепуганная, Шошана оглянулась на мать.
Немцы были сильными и властными. Они заставляли евреев, боявшихся за свою жизнь, сдавать все ценности. Мать Шошаны, прекрасная швея, могла бы зашить свои серебряные подсвечники в подкладку пальто, но ей не хватило времени. Немцы забрали все.
Неделю спустя, когда жизнь, казалось,
