Едгин, или По ту сторону гор - Сэмюэл Батлер
Она ни в чем не возражала, не сделала ни знака, ни намека, которые говорили бы о ее сомнениях или колебаниях. Она сделает всё, что я скажу, и придет в любую минуту, как только у меня всё будет готово; в ответ я предложил ей каждый вечер посылать горничную для встречи со мной, а самой сделать вид, будто она всем довольна, — и чтобы на лице у нее всегда было самое сияющее и радостное выражение, какое она сможет изобразить: пусть отец, мать и Зулора думают, что она меня забыла, — и при этом быть готовой сразу по получении весточки прийти в мастерские королевы и спрятаться среди балласта, под пледами в корзине воздушного шара; на этом мы расстались.
Я спешил с приготовлениями, как мог, ибо боялся, что пойдет дождь, а также как бы король ненароком не передумал; но на дворе по-прежнему стояла сушь, и на следующей неделе королевские мастера закончили сооружать шар и гондолу, а вместе с тем и газ можно было пустить внутрь шара в любой момент. Настал день, когда всё для полета было готово, и мне предстояло на следующее утро совершить подъем. В качестве особого условия я оговорил, чтобы мне было позволено взять с собой множество пледов и одеял для защиты от холода в верхних слоях атмосферы, а также 10–12 мешков с балластом.
Я располагал деньгами в размере квартального пенсиона; часть я вручил горничной Аровены, а часть отдал в порядке подкупа бригадиру мастеров королевы — хотя тот, думаю, оказал бы мне содействие и без взятки. Он помог мне спрятать провиант и вино в мешках для балласта, а в утро полета позаботился услать других мастеров подальше, пока я усаживал Аровену в корзину. Она пришла на рассвете, закутанная с головой, одетая в платье, взятое у горничной. Дома считали, что она отправилась на ранний концерт в один из Музыкальных банков; она сказала, что до завтрака ее не хватятся, но затем ее исчезновение будет обнаружено. Я расположил балласт вокруг нее, так чтобы, если она уляжется на дне корзины, он полностью ее скрывал, и укрыл ее одеялами. Хотя оставалось еще несколько часов до времени, назначенного для подъема, я не мог позволить себе отлучиться из корзины ни на минуту, а потому в ней засел и наблюдал, как шар наполняется газом. Багажа у меня не было, если не считать провизии, спрятанной в мешках с балластом, книг по мифологии и трактата о машинах, да моих рукописей — дневников и переводов.
Я сидел спокойно, дожидаясь назначенного для отправления часа — впрочем, спокоен я был лишь наружно, душу мою терзал смертельный страх, как бы отсутствие Аровены не обнаружили прежде, чем прибудут король и королева, пожелавшие быть свидетелями полета. До их прибытия оставалось еще два часа, а за это время могло сто раз случиться что-нибудь, отчего вся затея пойдет прахом.
Шар наконец был полон; трубку для подачи газа убрали, предварительно исключив всякую возможность утечки. Запуску шара не препятствовало ничто, кроме рук и веса тех, кто удерживал его веревками. Я напрягал глаза, высматривая, не едут ли король с королевой, но никаких признаков их приближения видно не было. Я поглядывал и в сторону имения г-на Носнибора — судя по всему, там еще не забеспокоились; правда, время завтрака еще не настало. Начала собираться толпа; в народе знали, что я в немилости у двора, однако ничего говорящего об утрате мною популярности среди публики я не заметил. Напротив, мне всячески выказывали приязнь, подбадривали меня, желали удачи и благополучного возвращения.
Я беседовал с оказавшимся в толпе знакомым джентльменом и рассказывал, что собираюсь сделать, представ перед богом воздуха (он же считал, что с моей стороны строить такие предположения — напрасный труд, поскольку — ничуть не сомневаюсь — он не верил ни в объективное существование бога воздуха как личности, ни в то, что я в это верю), когда заметил кучку людей, которая со всех ног неслась со стороны дома г-на Носнибора к королевским мастерским. Сердце замерло у меня в груди, и, понимая, что настал час, когда должно либо действовать, либо погибнуть, я диким голосом воззвал к тем, кто держал веревки (а их было порядка 30 человек), дабы они немедля выпустили их из рук, и стал жестами изображать, будто всем нам грозит опасность, и несчастье непременно случится, если они этого не сделают. Многие послушались; у остальных не хватило силы, чтобы удерживать веревки, и они поневоле тоже их выпустили. Шар резко пошел вверх, но чувство было такое, будто это земля полетела вниз и стремительно тонет в пространстве, вдруг разверзшемся у меня под ногами.
Это произошло в тот самый момент, когда внимание толпы разделилось: одну ее половину привлекла отчаянная жестикуляция людей, бегущих со стороны носниборовского дома, другую — мои вопли. Еще минута, и Аровену несомненно обнаружили бы, но не успела эта минута истечь, как я уже был на такой высоте над городом, что повредить мне ничто не могло, и с каждой секундой и город, и толпа становились все меньше, превращаясь в смутные пятна. Через невероятно короткое время я уже мало что мог различить в деталях и, куда ни погляди, видел лишь встающую передо мною громадную стену синих равнин.
Поначалу шар поднимался вертикально, но пять минут спустя, когда мы достигли уже очень большой высоты, мне показалось, что ландшафт равнины начал уплывать в сторону. Я не ощущал ни малейшего дуновения ветра, и мне и в голову не приходило, что это движется не земля, а шар. Я ломал голову, что может означать странное движение заведомо неподвижных объектов, как вдруг меня озарило, что люди на воздушном шаре не ощущают ветра, поскольку движутся вместе с ним и не оказывают ему сопротивления. Я обрадовался, думая, что, должно быть, достиг теперь верхних слоев воздуха, где дует неизменный пассат, который, весьма возможно, унесет меня на сотни, а то и на тысячи миль прочь от страны Едгин и едгинцев.
Я откинул одеяла и выпустил Аровену на волю, но вскоре снова укрыл, ибо на высоте стоял страшный холод, а из-за необычайности нашего положения на нее напал легкий столбняк.
А потом началось время — то ли сон, то ли бред, — о котором четких воспоминаний у меня не осталось, и сомневаюсь, что они когда-нибудь всплывут
