Едгин, или По ту сторону гор - Сэмюэл Батлер

Некоторые из пассажей, приведенных мною в главе XXIII, очевидно, были вдохновлены тем, что я только что процитировал. И когда я читал репринт, с которым меня ознакомил профессор, готовивший к переизданию многое из старой литературы на данную тему, я не мог не вспомнить место из Писания, где Господь предлагает ученикам «посмотреть на полевые лилии, как они растут: ни трудятся, ни прядут; но и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них»[41].

«Не трудятся, не прядут?» Так ли это? «Не трудятся?» Может быть, и нет: теперь, когда технология изготовления ткани хорошо известна, какие могут быть вопросы — однако не похоже, чтобы лилии сделались такими красивыми, не приложив никаких усилий. «Не прядут?» Нет, если речь о работе на прялке; но нет ли своего рода текстильной фабрики внутри лепестка?

Что сказали бы полевые лилии, если б услышали, как кто-то из нас утверждает, что они «не трудятся, не прядут»? Полагаю, они бы сказали примерно то же самое, что сказали бы мы сами, если б нам довелось услышать, как лилии, в «лилейной» проповеди о смирении, составленной на текст о Соломоне, произносят: посмотрите на этих Соломонов во всей их славе — они ни трудятся, ни прядут. Мы сказали бы, что лилии толкуют о вещах, в которых ничего не смыслят, и что хотя Соломоны не трудятся и не прядут, не было недостатка ни в труде, ни в прядении, прежде чем Соломоны смогли так пышно вырядиться.

Вернемся к профессору. Я в достаточной мере отразил общее направление аргументов, к которым он прибегал, желая доказать, что овощи суть те же животные, только под другим именем; впрочем, он так и не изложил теорию на письме с той же стройностью и полнотой, какой отличались его выступления на публике. Вывод, к которому он клонил (или делал вид, что клонит) заключался в том, что если грешно убивать и есть животных, то не менее грешно делать то же самое с растениями или семенами. Ничего такого употреблять в пищу не должно, за исключением того, что скончалось естественной смертью, к примеру фруктов, валяющихся на земле и уже подгнивших, или капустных листьев, к концу осени уже пожелтевших. Он утверждал, что именно такую и тому подобную дрянь только и можно есть с чистой совестью. Но даже тогда едок обязан сажать в землю зернышки яблок и груш, им съеденных, равно как сливовые и вишневые косточки и т. п., иначе как бы ему не оказаться виновным в грехе детоубийства. Зерна злаков также были неприкосновенны, ибо каждое имело живую душу, как у человека, а значит, имело такое же право владеть сей душою в мире и покое.

Острием логического штыка он загнал соотечественников в угол, из которого, как они с ужасом поняли, выхода не было, и предложил, чтобы роковой вопрос передали для разрешения оракулу, к приговорам которого вся страна питала величайшее доверие и к которому всегда обращались за помощью во времена всеобщей растерянности. Шушукались, что близкой родственницей философа была горничная жрицы, чьими устами вещал оракул, и пуританская партия заявляла, что до странности недвусмысленный ответ оракула был получен благодаря закулисному влиянию; так это или не так, ответ (насколько близко я сумел его перевести) звучал следующим образом:

Кто греха не совершил,

Больше прочих согрешил.

Тех, кто не привык грешить,

Надо многому учить.

Бей — или тебя побьют,

Ешь — или тебя сожрут,

Убивай — а не убьешь,

Значит, сам иди под нож.

Или жить — иль на убой:

Выбор, братец, за тобой.

Было ясно, что такой ответ, как ни толкуй, разрешает губить растительную жизнь, если растения нужны человеку в качестве пищи; и философ столь убедительно доказал, что действия, грубо нарушающие права растений, являются таковыми же в отношении животных, что, несмотря на яростные протесты пуританской партии, акты, запрещавшие употребление мяса, были отменены подавляющим большинством голосов. Проблуждав несколько сотен лет в дебрях философии, страна дострадалась до заключения, к которому давным-давно пришел здравый смысл. Даже пуритане, еще пытавшиеся в течение какого-то времени пробавляться чем-то вроде варенья из гнилых яблок и завядших капустных листьев, поняли тщету этих попыток, смирились с неизбежным и покорились диете из ростбифа и баранины — со всеми гарнирами и приправами, обычными для современного стола.

Казалось бы, танец, в котором заставил их кружиться пророк, а затем еще более безумная пляска, в которую — как бы серьезно, но, я убежден, что на самом деле с хитрым умыслом — намеревался их вовлечь профессор ботаники, должны были надолго привить едгинцам подозрительность по отношению к любым пророкам, независимо о того, претендуют ли они на связь с незримыми силами или обходятся собственными и, следовательно, могут избавить их от тяжкой обязанности думать своим умом, что недолгое время спустя личности, претендующие на звание философов, а то и откровенно свихнувшиеся фантазеры приобрели еще большую власть, чем прежде, и постепенно убедили соотечественников принять все те абсурдные взгляды на жизнь, обзор которых я попытался сделать в предыдущих главах. Я бы не стал питать никаких надежд в отношении едгинцев, пока они не поймут, что разум без поправки на инстинкт так же плох, как инстинкт без поправки на разум.

XXV. Побег

Несмотря на усердные занятия переводом отрывков, представленных в предыдущих главах, я приступил к подготовке нашего с Аровеной бегства. И правда, было самое время, ибо один из кассиров Музыкального банка по секрету мне сообщил, что меня собираются привлечь к суду якобы по подозрению в заболевании краснухой, а на самом деле за часы, владение которыми расценили как попытку возродить в стране Едгин применение механизмов.

Я спросил, почему мне вменяют именно краснуху, и услышал, что есть опасение, как бы не нашлись смягчающие обстоятельства, которые помешают присяжным осудить меня, если я буду обвинен в заболевании тифом или оспой, но нужный вердикт наверняка будет вынесен при обвинении в краснухе, болезни, за которую лицо моего возраста, как правило, серьезно наказывают. Мне дали понять, что если настроение его величества внезапно не переменится, следует ожидать, что удар будет нанесен в ближайшие дни.

План был таков: мы с Аровеной должны бежать на воздушном шаре. Боюсь, читатель с недоверием