Едгин, или По ту сторону гор - Сэмюэл Батлер

Мне уже удалось склонить на свою сторону королеву; я настолько разжег ее любопытство, что она обещала добиться разрешения изготовить и накачать газом воздушный шар; я указал ей, что сложных механизмов для этого не потребуется — в сущности ничего, кроме большого количества промасленного шелка, материалов для гондолы, веревок и т. д. и т. п., а также легкого газа, — антиквары, знакомые с теми способами, какие применялись древними для производства легких газов, могли бы без труда объяснить королевским мастерам, как его добыть. Пылкое желание полюбоваться столь необычным зрелищем, как вознесение человеческого существа в небесную высь, одержало верх над угрызениями совести, вполне естественными в подобной ситуации, и она снарядила антикваров, чтобы те показали ее мастерам, как получать газ, и поручила служанкам купить и промаслить огромное количество шелка (ибо я решил, что шар должен быть немалых размеров) еще даже до того, как приступила к королю с просьбой дать на всё это позволение; этим она решила заняться безотлагательно, ибо я известил ее, что со дня на день могу оказаться на скамье подсудимых.

Что касается меня, вряд ли нужно пояснять, что я ничего не знал о воздушных шарах; не мог я и сообразить, как устроить, чтобы Аровена пробралась в гондолу; тем не менее я понимал, что другого шанса удрать из страны Едгин не будет, и, черпая вдохновение в крайности ситуации, сделал модель, глядя на которую королевские мастера могли успешно работать. Подчиненные королеве каретники занялись изготовлением корзины, и тут выяснилось, что самые большие трудности связаны с ее присоединением к шару; я уж и не чаял, что мне удастся эти трудности разрешить, но выручила незаурядная сообразительность бригадира, который всю душу вложил в это дело, часто предвидел те потребности, которые неизбежно должны были возникнуть, но мне в голову не пришли, и придумывал, как их удовлетворить.

Едгин в то время томила засуха, и когда она затянулась, в храмах, посвященных богу воздуха, стали устраивать молебны — однако тщетно. В первый раз заговорив с королевой о моем желании построить шар, я сказал, что намерен подняться в небо и в личной беседе упросить бога воздуха, чтобы засуха прекратилась. Понимаю, предложение граничило с идолопоклонством, но я уже давно в нем покаялся, и вряд ли мне когда-нибудь доведется еще раз совершить подобный проступок. Тем более что эта ложь, как бы возмутительна она ни была, вполне вероятно, может привести к обращению целой страны на путь истинный.

Когда королева рассказала его величеству о моем предложении, он поначалу не только посмеялся над ним, но был склонен наложить на него вето. Однако будучи любящим мужем, согласился — как и всегда соглашался со всем, что королева забирала в голову. Он пошел на уступку с тем большей готовностью, что не верил в возможность полета на шаре; он был убежден, что даже если шар и поднимется в воздух на несколько футов, то немедленно рухнет наземь, а я сверну себе шею, благодаря чему он от меня избавится. Он заявил об этом королеве с такой убежденностью, что та встревожилась и принялась отговаривать меня от затеи, но, видя, что желание мое закончить работу над шаром твердо, обнародовала приказ за подписью короля, гласивший, что все средства, какие могут мне понадобиться, должны быть предоставлены в мое распоряжение.

Ее величество сообщила мне, что в зависимости от результатов полета может быть выпущен особый приказ о привлечении меня к ответственности — а именно, если я не сумею уговорить бога воздуха, чтобы тот прекратил засуху. Ни у короля, ни у королевы не было и мысли о том, что я собираюсь удрать, как только смогу поймать ветер, равно как не было у короля представления о том, что на высоте существует устойчивое воздушное течение, всегда направленное в одну сторону, о чем можно судить по форме высоко плывущих облаков, тянущихся неизменно с юго-востока на северо-запад. Сам я давно обратил внимание на эту климатическую особенность и приписал ее (уверен, что справедливо) тому, что на высоте нескольких тысяч футов над землей постоянно дует пассат, хотя на более низких высотах движение воздуха подвержено разного рода местным возмущениям.

Следующим по очереди делом было раскрыть план Аровене и придумать способ, чтобы она попала в гондолу. Я был уверен, что она полетит со мной, и все же у меня не выходило из головы, что ежели отвага ей изменит, вся затея окажется ни к чему. Мы с Аровеной поддерживали связь через ее горничную, но я счел за лучшее не рассказывать ей всех деталей плана, пока всё не будет подготовлено. Теперь пришло время, и я уговорился с горничной, чтобы на следующий вечер, как только засмеркается, та впустила меня через дальнюю калитку в носниборовский парк.

Я пришел в назначенное время; девушка впустила меня и предложила подождать в уединенной аллее. Стояло раннее лето, и листва на деревьях была такой густой, что даже если бы кто-то еще вошел в парк, я бы без труда спрятался. Вечер был на редкость чудный; солнце давно село, но небо над руинами железнодорожной станции все еще отсвечивало розовым; ниже, у моих ног, лежал город, там уже поблескивали огни, а за его пределами на много лиг простирались равнины, в дальней дали сливавшиеся с небом. Всё это я заметил, но механически; сосредоточиться на этой картине я был не в состоянии. Да и ни на чем не мог, пока, вглядываясь в темноту аллеи, не различил белую фигуру, быстро скользившую ко мне. Я кинулся ей навстречу и, прежде чем мысль моя могла либо подстегнуть меня, либо остановить, прижал Аровену к сердцу и покрыл поцелуями ее лицо, которого она не отстранила.

Счастье так нас переполняло, что поначалу мы не могли заговорить; не знаю, когда бы мы пришли в чувство и к нам вернулась речь, если бы горничная, от страха уже чуть не бившаяся в истерике, не напомнила о необходимости сохранять самообладание; затем, кратко и ясно, я раскрыл Аровене план; я показал ей самую мрачную сторону всей затеи, ибо чувствовал: чем мрачнее перспектива, тем вернее она пойдет за мной. Я сказал, что мой план, вполне вероятно, приведет нас к гибели и что я не смею принуждать ее — достаточно одного ее слова, чтобы всё отменить; и всё же это единственная возможность бежать отсюда