Повести монгольских писателей. Том первый - Цэндийн Дамдинсурэн
— Благодарю тебя, о небо! — вскричал Хаттори в исступлении. — Теперь мне ничто не страшно! Возьму его живым. Оправдаю оказанное мне высокое доверие! Итак, я уже иду. Храни меня бог!
— Постой! — остановил его капитан. — Одному тебе нельзя идти. Должно быть, этот монгол — крепкий орешек! Возьми с собой кого-нибудь покрепче.
Не успев даже вытереть мокрые от слез глаза, Хаттори вылетел из землянки, как угорелый.
XIII
На противоположной стороне моста Аюуша вторично ранило. Он, как мог, забинтовал себе плечо и снова пополз вперед вдоль лощины. Так он оказался в тылу противника. Аюушу удалось занять довольно выгодную позицию, которая позволяла не только поражать врага, попадавшего ему на мушку, но и надежно прикрывать своих товарищей, успешно форсирующих мост. С усилием волоча простреленную ногу, Аюуш немного продвинулся вперед и увидел вражеский миномет, который вел бешеный огонь по мосту. Меткими выстрелами Аюуш подавил и эту огневую точку врага.
«Не уклонился ли я от выполнения поставленной мне задачи? Мне же было приказано прикрывать огнем правый фланг. А я оторвался от своих так далеко… Но сейчас самое главное — отыскать более подходящее место, закрепиться… И тогда дорого заплатят паршивые самураи за мои раны», — думал он и полз все дальше.
В пятистах метрах от себя Аюуш увидел группу вражеских солдат. Оценив обстановку, он не стал сразу открывать огонь, и хорошо сделал: почти рядом был брошенный дзот, как раз то, что больше всего было нужно сейчас Аюушу. Он быстро вполз внутрь. На земле в луже крови лежал японский офицер. Пуля размозжила ему череп. Поодаль было еще четыре трупа. Аюуш внимательно осмотрел их.
Обращенный к мосту дзот был сооружен таким образом, что из трех других его амбразур хорошо простреливалась вся местность вокруг. Но главной целью его строителей было все же держать под прицелом мост. В теперешней ситуации такое расположение дзота было на руку Аюушу.
Оттащив трупы в сторону, Аюуш оглядел дзот в поисках оружия. У офицера он нашел пистолет и пять патронов, которые положил возле себя. Поудобнее устроившись у амбразуры, Аюуш открыл огонь по видимой ему группе противника. Себя он считал здесь в полной безопасности. Однако к дзоту вдоль узкой траншеи крадучись приближались Хаттори и его напарник.
Аюуш, не оборачиваясь, вел огонь в противоположном направлении, поэтому и не мог видеть их. В момент короткого затишья он вспомнил, что часов десять как не курил. Аюуш достал трубку и хотел было набить ее табаком, но тут обнаружил, что его кисет насквозь промок, а табак в нем превратился в желто-зеленую жижу. Он выжал кисет и спрятал его за пазуху. Вдруг на глаза ему попалась валявшаяся на земле пачка сигарет, принадлежавшая, видимо, убитому офицеру. Аюуш уже протянул было к ней руку, но, увидев изображенную на пачке смазливую физиономию японки, внезапно испытал неодолимое чувство гадливости: поганые лапы разбойника держали эту пачку… И он резко отдернул руку.
Все его тело прошиб холодный пот, голова раскалывалась от боли, рассудок временами мутнел. По всей видимости, у Аюуша поднялась высокая температура, невыносимая боль в ноге и плече отнимала последние силы.
Ему пришло на память, как за год до того, как идти в армию, его лягнула лошадь. Была открытая рана и сильный ушиб, несколько дней он температурил. Лишившаяся покоя мать, уже и не зная, что еще предпринять, брызгала на рану соленым чаем, ласково гладила лоб сына горячими ладонями и причитала:
«Не дай бог без ноги останется мой сыночек! Убить мало эту скотину! Как ты себя чувствуешь, сыночек мой? Голова не кружится? Может, показаться все же врачу в сомоне? Или, на худой конец, к здешнему костоправу сходить?»
А он, Аюуш, сердито буркнул: «Да не гладь ты меня, твое кольцо исцарапает мне всю кожу». В ту же минуту сняла мать с пальца кольцо и отбросила его в сторону.
«И как это я смог тогда сказать ей такие обидные слова, — ругал себя Аюуш. — Вот ведь как чаще всего бывает: чем больше нас любят наши матери и отцы, считая нас все еще мальчишками, тем незаметнее нам, глупым слепцам, их прекрасные добрые сердца. И от этого мы становимся еще более беспомощными и никчемными». …А мать не обиделась. Она приготовила тогда прекрасный чай с молоком, налила пиалу, подала ему… «Нет, лучше вовсе сейчас не думать обо всем этом, — прервал свои размышления Аюуш. — Сейчас, когда страшно мучает жажда и голод и на исходе последние силы, от воспоминаний становится еще тяжелее. Лучше прочитаю теперь запретное письмо Бурмы…»
Он хотел было уже распечатать конверт, как вдруг совсем рядом бабахнуло со страшной силой. Это японский солдат бросил связку гранат к мосту, по которому перебегали наши бойцы. Точной пулеметной очередью Аюуш скосил врага. И опять, в который уже раз, письмо осталось непрочитанным… А два японца тем временем осторожно крались к дзоту с тыла. Не чувствуя нависшей над ним смертельной опасности, Аюуш прильнул к амбразуре и пристально следил за японскими позициями, выискивая вражеских снайперов.
Хаттори предвкушал, как будет брать Аюуша живым, как потом учинит ему дознание и выпытает у него военные тайны монголов. А дзот вот он, совсем уже рядом… Будь Дашдондог в эту минуту вместе с Аюушем, уж он бы разделался с лазутчиком! Будь здесь Бурма, она закричала бы: «Аюуш! Аюуш! Обернись!» И первая, подобно разъяренной львице, бросилась бы на проклятого японца. Но она была далеко, и друзей Аюуша тоже не было рядом.
За минуту перед тем как проникнуть в дзот Хаттори представил себе, как в высоком Токийском храме перед толпою верующих он прокричит во весь голос: «Это я одолел монгольского богатыря», а толпа молящихся в ту же минуту падет ниц перед ним. Хаттори передал своему напарнику винтовку, выхватил нож, чуть ли не с локоть длиной, и камнем упал в дзот.
XIV
Волнующая мелодия «Серого ястреба» звучала сейчас в комнате Бурмы. Молодой мужчина в тэрлике из коричневого шелка, подпоясанном зеленым поясом, вкладывал в песню весь свой задор молодецкий. От этих звуков даже оконные стекла подрагивали, а цветы на подоконнике склоняли свои тонкие стебли. Бурме казалось, что исполнилось ее сокровенное желание, в котором видела она смысл всей своей жизни: поющий мужчина был ее любимый Аюуш.
Сейчас она подавала на свадебный стол многочисленные закуски, а помогали ей ученики, повязавшие по этому случаю новые красные галстуки. Комната была полна гостей, и
