Повести монгольских писателей. Том первый - Цэндийн Дамдинсурэн

— Что случилось? — холодно бросил генерал.

— Уничтожены наши артиллерийские батареи в квадрате двадцать пять — тридцать — семнадцать, — доложил лейтенант и снова наклонил голову.

— Буду ли я наконец понимать замыслы этих хитрых монголов? — с досадой воскликнул генерал. — Или же мы с тобой просчитались? И монголы продолжают наступление где-то в другом месте? — глядя на начальника штаба, добавил он.

— Никак нет, ваше превосходительство, — ответил полковник. — Мы ни в чем не ошиблись. У монголов нет другого пути кроме как форсировать этот мост. А чтобы преодолеть минные поля, рвы и заграждения, не говоря уж о сопротивлении наших солдат, они должны будут положить здесь половину своей живой силы и потерять три дня.

— Ступай! — приказал генерал связисту.

Когда, чеканя шаг, тот вышел из комнаты, за столом по-прежнему царило молчание. Вино и закуска оставались почти нетронутыми, лишь облако табачного дыма плавало под потолком, да сердца сидевших здесь людей нестерпимо ныли от мрачных предчувствий.

Генерал, обращаясь к майору и капитану, сказал:

— Господа, возвращайтесь в свою часть! Еще раз: удерживайте у моста силы противника и не сдавайте его. Тогда наша цель будет достигнута. В противном случае мост должен быть взорван. Но только по моему приказу!

— Будет исполнено, ваше превосходительство! — Оба одновременно встали, поклонились и вышли.

IV

Было около десяти часов утра. Главные силы монгольской армии были еще в пути. В срок к месту назначения, то есть к мосту, вышли лишь несколько передовых подразделений. Незначительная стычка с японцами этой разведывательной подвижной группы постепенно перерастала в тяжелое, подчас рукопашное сражение. Группа была вынуждена вступить в бой с превосходящим ее по численности в несколько десятков раз противником в небольшой долине, окруженной с запада сопками, на которых были построены вражеские укрепления. Кроме высокой густой травы здесь негде было укрыться от пуль. Штаб только что прибывшей сюда войсковой части помер триста семьдесят четыре смахивал на хозяйство перебравшегося на новое место, но не успевшего хорошенько обжиться семейства. Как правило, в штабе бывает многолюдно, от его дверей в разные стороны разбегаются тропинки. Ничего этого сейчас не было в помине, лишь у самого порога трава была слегка примята. Полковник, на родине державший за правило поддерживать в штабе чистоту и порядок, вероятно, чувствовал себя в этих условиях не очень уютно: не было кресла, ковров, и сам он устроился по-походному на низком железном ящике. В мирные дни в его просторном кабинете висела карта, задернутая шелковой занавеской. Сейчас он разложил карту прямо на коленях и что-то помечал на ней красным карандашом.

Лицо полковника было усталым, обветренным, последние ночи он не спал, и по лбу пролегли морщины, к тому же несколько суток он не брился, основательно зарос, и это заметно старило его.

Командир батальона обдумывал данные разведки, которые ему только что доложил майор. Думал он и о том, что горючего осталось в обрез, а главные силы еще далеко… Он достал серебряный портсигар, закурил. Могло показаться, что полковник внимательно рассматривает тройку лошадей, выгравированную на крышке портсигара. Однако он не замечал ни лошадей, ни даже самого портсигара — ему виделся лишь враг, наседавший на батальон со всех сторон. Неискушенный человек никогда бы не сказал, что перед ним сидит уравновешенный, спокойный, щедрой души человек. Полковник мог бы показаться ему растерянным и очень сердитым.

Он только что внес значительные коррективы в план, разработанный начальником штаба, отдал приказы нескольким младшим командирам, всех отпустил и теперь в воцарившейся на некоторое время тишине думал о предстоящем неравном бое. Героизма тут будет недостаточно, потребуется и знание военной тактики, и железная дисциплина, и современное оружие — все то, что партия и правительство Монголии в достаточной степени дали своей героической армии. Армия, в свою очередь, дала ему, старому офицеру, все, и теперь в его руках судьба замечательных парней… Пришло время показать на этом маленьком участке фронта, как выполняет свой долг полковник Народной армии, на деле продемонстрировать боеспособность вверенного ему батальона, с честью выполнить высокий долг перед Родиной. Он вызвал заместителя:

— Майор, ни в коем случае нельзя позволить врагу взорвать мост. Приказываю: наступать мелкими группами и быстро его занять!

Повторив приказ, майор вышел из штаба. Глядя ему вслед, полковник думал, не слишком ли категоричен его приказ. Выполним ли он? Смогут ли мелкие подразделения противостоять многочисленному врагу? «…Сейчас майор во исполнение моего приказа отдаст приказ ротному, тот командирам взводов, те, в свою очередь, командирам отделений, последние же — непосредственно бойцам. И чем ниже будет спускаться этот приказ, тем все сложнее и сложнее он будет становиться. Но обойти эти сложности никак нельзя, их можно только преодолеть. К тому же нельзя допустить взрыва!.. Верю, справятся мои командиры и бойцы. Порукой этому многие годы нашей совместной службы, этот необычайный патриотический подъем, охвативший ныне всех без исключения, эти заявления, которые в последние дни подаются в партийную и ревсомольскую ячейки. Да, в этих обращениях — безграничная любовь людей к Родине, их вера в непременную победу, отвага героев, готовых до последней капли крови сражаться за дело партии…»

Прервав размышления полковника, вошел офицер штабной связи. При виде его горящих черных глаз и молодецкой выправки полковник и сам оживился. Однако известие о том, что из разведки не вернулся Аюуш, вновь повергло его в невеселые раздумья.

Человеку, не знающему армейской жизни, может показаться странным, как это полковник, боевой командир, так убивается по каждому бойцу. Выпадет ли тогда в его жизни хоть одна спокойная минута? Но с другой-то стороны, какой же это, скажите, командир, если не помнит он каждого своего бойца и не проявит о нем заботы?

Исполнить отданный полковником приказ выпало на долю старшины Дудэя из роты лейтенанта Дамдинжава. Бойцы его взвода окопались, проверили оружие, приготовили боеприпасы и теперь с замиранием сердца ждали приказа об атаке. Один из них, лежавший в вырытом им небольшом окопчике, спросил у соседа:

— Жугдэр! Старшина не возвращался?

— Нет, еще не вернулся. Я и сам жду его не дождусь. Наверняка с приказом вернется.

— Все так и думают: вернется старшина — пойдем в наступление.

— Не опоздать бы только!

Пока они так переговаривались, подполз политрук и залег между ними.

— Как чувствуешь себя, Жугдэр? — спросил он.

— Да вот думаю, не слишком ли долго ждем.

— Ну, а ты как? — повернул политрук голову к его соседу.

— Все нормально. Вот только курить хочется…

— Товарищ политрук! А как там насчет моего заявления? — спросил Жугдэр.

— Не волнуйся, Жугдэр, сегодня вечером будем его обсуждать. Думаю,