Повести монгольских писателей. Том первый - Цэндийн Дамдинсурэн

В воде что-то булькнуло. Я очнулся от воспоминаний и увидел на каменистом дне розовый квадратик мыла. Вот что значит задуматься вольному человеку, когда над душой не стоит вооруженный охранник, — забываешь даже о том, что в руках держишь. Новый прилив радости всколыхнул душу: иди, куда хочешь, работай, где пожелаешь!.. Хотелось загорланить о своей свободе, помчаться по берегу реки, а потом взять да и нырнуть в холодную воду. Я поймал себя на этих дурацких мыслях и спохватился: чего я сижу тут, на берегу реки? Нужно куда-то подаваться. Но куда и к кому? Настоящих друзей у меня никогда не было, а приятели наверняка обо мне и не вспоминают. Самый закадычный мой приятель остался за колючей проволокой — матерый лагерник, прошедший, как говорится, огни и воды…

Уверенно шагал я по улицам большого города. Вдоль тротуаров стройными рядами стояли многоэтажные здания с красивыми лепными украшениями по фасаду, с ярко выкрашенными балконами. Почти бесшумно катили взад-вперед машины. Тут и там виднелись подъемные краны, поднимались каркасы новостроек. Люди работали споро и с настроением. Разумеется, приятно видеть воочию результаты своего труда. И у прохожих на лицах уверенность, спокойствие, радость. В лагере нам говорили, что мы поставили себя вне общества, уклонились от участия в нормальной жизни народа. И поэтому называли нас дезертирами. Когда нас водили на работу, мне казалось, каждый встречный с опаской наблюдает за мной, присматривается, пронзая недоверчивым, испытующим взглядом. «С жиру на воле бесятся… Небось думают, что все мы тут убийцы!» — лютовал я про себя, одержимый злобой и завистью. Но теперь я был так же свободен, как они, и прежних чувств не испытывал. То и дело останавливаясь, подолгу рассматривал дома, людей, их одежду. И сам город, и все вокруг казалось мне наряднее, чище, добротнее. Горечь наполнила душу: если бы не валял тогда дурака, не ввязывался бы постоянно в драки, мог бы и я сегодня с гордостью сказать, что, мол, то-то и то-то моими руками сделано, и я, мол, тоже строитель этой интересной, кипучей жизни. И почему только не послушал я в тот роковой вечер мою Оюун, не пошел за ней, когда потянула она меня за руку? Но не все потеряно, Жамбал, дружище. Солнце над тобою весеннее, годы твои еще молодые! Если понимаешь, что упустил что-то в жизни, завтра же устраивайся на работу, честным трудом докажи, что стал другим, превратился в достойного мужчину.

2

Я устал до того, что ноги отказывались идти. «Сколько же мне еще бродить, как блудному псу!» — пробормотал я и тяжело опустился на крыльцо какого-то дома. Неподалеку расположилась продавщица с лотком. Вскоре оттуда потянуло дразнящим запахом кушуров, и я сглотнул слюну. Машинально пошарив по карманам, убедился в том, что и так знал уже два дня, — денег нет ни гроша. Купить поесть было не на что. «А, плевать на жратву, самое главное сейчас — устроиться на работу! Работа — вот что мне нужно!» — сказал я сам себе и встал, чтобы поскорее уйти от соблазнительного запаха.

Рабочие требовались везде, но толку от этого было мало. За первой же дверью, которую я распахнул, полный надежд на удачу, начальник отдела кадров сразу протянул руку.

— Ваша трудовая книжка…

Я даже понятия не имел о такой.

— А у меня ее нет, — промямлил я.

— До сих пор нигде не работали?

— Не работал? Как же, работал, — пробормотал я.

— А если работал, значит, и книжка должна быть. Не понимаю я вас, — и начальник уставился на меня.

Под его испытующим взглядом я смутился и почувствовал, как воровато забегали мои глаза. Но работа нужна была мне, как хлеб, и я рассказал свою историю. Начальник слушал с интересом, поддакивал, вроде как сочувствовал, а когда я кончил свой рассказ, с задумчивым видом проговорил:

— Да, занятная история… — Он повертел мои лагерные документы, на лице его появилось недоверчивое выражение.

— Приходи-ка, друг, завтра, — сказал он, переходя на «ты», — а я проверю, в самом ли деле есть у нас место. Если есть, то возьму тебя на работу, не сомневайся.

— Я хорошо буду работать, — проговорил я, смотря на него с надеждой, словно собака в ожидании большой кости.

— Ладно, до завтра.

Я был почти уверен, что он не выполнит обещания, но на другой день пришел точно к назначенному времени.

— Все оказалось, как я и думал, — сказал он. — Место было, но, к сожалению, до тебя взяли на него одного человека. Да ты не огорчайся! Парень молодой — работа тебя на каждом углу ждет. — Он выразил на своем лице нечто похожее на озабоченность человека, приложившего большие усилия, но так и не нашедшего решения задачи. В других местах меня ожидал такой же прием. Сначала я считал, что правда лучше лжи, и выкладывал все, как есть. Но видя, что после моей исповеди вакантное место всегда оказывается уже занятым, я начал говорить, что потерял свою трудовую книжку, которая так была нужна всем этим начальникам. И это не помогло: одни говорили, что не разговаривают о работе с человеком, у которого нет трудовой книжки, другие давали полезные советы. Один кадровик посоветовал:

— А вы дайте объявление в газету, — может, ваша книжка где-нибудь вас уже давно дожидается. А если розыск ничего не даст, принесите мне справку с последнего места работы, тогда я вас наверняка приму, если все будет в порядке со справкой.

Я оказывался загнанным в нору с одним выходом. Волей-неволей приходилось говорить правду. Тогда советчики сразу делались настороженными, в голосе появлялись фальшивые нотки. Только один раз, когда за меня вступился перед кадровиком председатель месткома одного предприятия, я был близок, как мне показалось, к успеху. Меня попросили подождать за дверью. Я вышел, но стоял рядом и хорошо слышал весь разговор.

— Сразу надо было сказать, что мест нет, — говорил седой начальник отдела кадров.

— Но ему уже говорили это во многих местах. Давайте возьмем парня подручным.

— И чего ты за этого бандита заступаешься, ведь в лагерных документах все о нем сказано — хулиган и вор!

— Если все его будут так встречать, то куда ему пойти — только на старую дорожку!

— Нас это не касается! Пусть с ним возятся те, кому делать нечего!

— Он же человек! Разве можно так равнодушно относиться к его судьбе?

— Как хочешь, но я принять его не могу. Если он