История с продолжением - Патти Каллахан
– «В моем начале мой конец», – подхватила я.
– «В моем конце мое начало», – завершил он и обхватил руками мое лицо. – Ты здесь.
– Да, – сказала я, испытывая облегчение оттого, что говорю правду. – Я здесь.
Глава 59
Винни
Эстуэйт-Уотер, Англия 1962
Мы договорились развеять сегодня прах над Эстуэйт-Уотер, но сначала мне предстоит встреча с журналисткой, желающей взять интервью о новой книге про Эмджи, которая выходит в этом месяце, апреле 1962 года – ровно пятьдесят три года спустя после выхода первой.
«Мир чудес: одиссея Эмджи».
Весеннее утро, прозрачное, как хрустальный бокал в шкафу у Пиппы. Вокруг меня солнце играет на новорожденных листочках. Я огибаю поворот на тропе в лесу Гриздейл, по которому гуляю с рассвета. Меня окружают прогонистые вечнозеленые ели, длинноволосые ивы и величавая ольха. Сучковатые кусты боярышника усеяны белыми цветами, предвестием весны. Пустельга пикирует с неба, словно желает поприветствовать меня на утренней прогулке, и я вскидываю руку, а в ответ склоняется золотистое крыло.
Lus an chromchinn. Нарцисс.
Coinneal oíche. Примула вечерняя.
Gráinneog. Еж.
Я повторяю слова, которым Чарли терпеливо учит меня вот уже десять лет, – это язык его отца. Пусть не по крови, но Чарли теперь мой отец, а мне важно все, касающееся нашей семьи.
Мама в Хоксхеде, утром по субботам она ведет занятия в своей художественной школе «Изнутри наружу». Она учит юных уроженцев Камбрии умению выражать внутренний мир во внешних творениях, от создания воображаемых друзей до историй. Ежегодно в школе проходит выставка воображаемых друзей. Это модели в человеческий рост, которые местные скульпторы ваяют вместе с детьми, которые рассказывают, как выглядят их придуманные приятели. Это самая популярная программа внешкольного образования в округе, люди уже приезжают из Манчестера и Лондона, чтобы принять участие в ней.
Мне знакома каждая пядь здешней земли, я наклоняюсь, чтобы распознать шарик гриба-дождевика, и подавляю искушение сбить его. Я останавливаюсь, любуясь отражением феллов в зеркальной поверхности озера, а когда поворачиваю к крытому шифером дому, думаю о Южной Каролине и нашем старом доме на реке Мэй. Я люблю эти места, но люблю и то, что оставила позади. Ибо не бывает движения вперед или перемен без утрат – об этом мне помогает не забыть Чарли.
Лилия и ее муж купили у папули наш дом и поселились в нем с семьей, поддерживая в нем жизнь и веселье. Мы бываем там раз в год: такое обещание дал Чарли маме десять лет назад. Он держит его, как и все обещания.
Что до Пиппы, то ее с Финнеасом дружба, зародившаяся в оранжерее, переросла в нечто большее. Началось все с сада, а затем расцвело. На лужайке из только что высаженных нарциссов Финнеас признался, что любит ее не один десяток лет.
Я неизменно черпаю надежду в их истории любви: в его терпении и ее способности оставить позади горе ради чего-то нового.
Любопытно, насколько намерена эта журналистка погрузиться в нашу историю? Рассказать ей, как десять лет назад Чарли посадил нас всех на самолет и мы полетели на вручение маме медали Калдекотта? Как в следующем году они поженились на берегу этого самого озера? Я решила не делиться этими воспоминаниями, приберегаемыми только для нас.
Я подхожу к озеру, прикрываю глаза ладонью от солнца и вижу идущую по пастбищу высокую женщину, машущую мне. Журналистка Дот Беллами, написавшая некогда знаменитую серию статей о пропавших в годы Второй мировой войны детях, заинтересовалась теперь нашей историей о потерянных словах и новом продолжении Эмджи.
Две недели назад мама остановила меня и сказала:
– Это твое интервью.
– Нет, – возразила я. – Бабушка и я писали вместе сиквел про Эмджи, ты иллюстрировала словарь. Это не моя единоличная заслуга.
– Ты писала «Мир чудес» с бабушкой и помогала выбирать слова для словаря. Я подойду к концу беседы, но рассказ про сиквел за тобой. Мы тебе доверяем.
Это почетная, но тяжкая обязанность: слово «доверие» я ощущаю на своих плечах с тех самых пор, как мама его произнесла.
Tá muinín agam ionat. Я доверяю тебе.
Macánta. Достойный доверия.
Много лет назад мы приняли решение никогда не рассказывать правду о том, что произошло с моей бабушкой и что она живет здесь, с нами. Она хотела, чтобы ее творчество было живо для мира, однако не привлекало внимания ко всем нам.
Я машу Дот Беллами и иду по тропе навстречу ей. Семья верит: я сумею сказать правду и в то же время промолчу о том, что нужно скрыть.
Теплый весенний день, ветер с феллов норовит сорвать с Дот шляпу, она прижимает ее рукой. Журналистка улыбается накрашенными ярко-красной помадой губами, ее глаза тепло светятся. У нее нет темных краев, и я улыбаюсь в ответ. После взаимного представления приглашаю в дом на чай.
– Если вы не против, – говорит она с приятным британским акцентом, – я бы предпочла прогуляться с вами.
– Так даже лучше, – киваю я.
Она извлекает из кармана маленький серебристый диктофон.
– Не возражаете?
Я мотаю головой, она щелкает клавишей. Диктофон лежит у нее на ладони. Как раз когда мы проходим мимо бабушкиного коттеджа, она задает первый вопрос:
– Как вы пришли к решению продолжить историю Эмджи с того места, на котором закончила ее ваша бабушка?
Я в общих чертах описываю нашу историю. Начинаю с того, как десять лет назад в нашем доме в Южной Каролине раздался звонок и Чарли сообщил о страницах, найденных в отцовской библиотеке; упоминаю о путешествии в Англию на пароходе, о ядовитом лондонском тумане, о нашем бегстве и приезде сюда. Потом рассказываю о том, как мама и Чарли полюбили друг друга. Ну вот, собственно, и все.
– А ваш отец?
– Скитается по свету в поисках работы. Он теперь прибрежный рыбак. Приезжает раз в год, а то и в два, в зависимости от места, где базируется.
Мне не очень хочется говорить об отце. С ним все хорошо, он нас любит, но вселенная не устраивает заговоры, чтобы свести нас вместе, как бывает с другими семьями. Вроде той, какая теперь у нас с мамой. Не все семьи одинаковы.
Дот проверяет, работает ли диктофон, и пристраивает его так, чтобы микрофон не был закрыт.
– Мне говорили, вы на нее похожи. Что вы пошли в бабушку. – Дот останавливается на берегу и устремляет взгляд на озеро.
Я не отвечаю, ведь что тут скажешь? Дот




