История с продолжением - Патти Каллахан
Потом Финнеас рассказал, что один местный фермер видел якобы знаменитого золотого орла[16], которого считали уже исчезнувшим, и Винни стала упрашивать взять ее с собой на поиски птицы.
– Я тебя возьму, если вы останетесь. – Финнеас посмотрел на меня.
Загнанная в угол, я вынуждена была ответить начистоту:
– Наши паспорта готовы, и нам остается как можно скорее забронировать билеты на корабль. – Я посмотрела на отца. – Как ты, пап?
– Я взял не просто отпуск, букашка. Я уволился.
– Папа…
– Папуля! – взвизгнула Винни и бросилась к нему. – Ты разве не злишься на бабушку?
Все в комнате напряглись, когда произошла эта вспышка и прозвучал вопрос, видимо так волновавший девочку. Папа улыбнулся Винни, потом посерьезнел.
– Я сердился и, быть может, иногда буду сердиться. Но, ангел мой, нам следует прощать тех, кого любим. Мы прощаем, когда понимаем, почему они поступили так. – Он протянул руку, и мама подала ему свою. – Двадцать пять лет я ждал и наконец обрел то, чего хотел. Клара, букашка, а чего хочешь ты?
Я хотела, чтобы все это значило что-то.
Хотела, чтобы все происходящее имело значение большее, чем обычная моя жизнь, больше чем моя награда за рисунки про ежиху. Хотела, чтобы это коснулось моей матери, отца, Винни. Хотела понять, что происходит между мной и Чарли. Хотела устроить жизнь так, чтобы посвятить ее искусству и творчеству и руководствоваться девизом, который прививала своему классу из восьмилетних маленьких художников: «Покажи мне, что внутри».
Что, если Мойра не взяла бы ранец из сейфа и не перенесла в библиотеку Каллума Джеймсона? Что, если бы в день нашего прибытия в Саутгемптон не опустился густой туман? Что было бы, если бы…
Судьба находилась под моим контролем не до такой степени, как я некогда гордо заявляла. Но как распорядиться своим жребием – это уж зависело только от меня.
В груди сплетались потребности и желания, но одно мне было предельно ясно: я никогда не поступлю так, как сделали мама и Нат. Мать сбежала, оставив после себя словарь, боль и загадку. Нат удрал в Новую Шотландию ради заработка и места, где он мог забыть ошибки прошлого и начать сначала. Ради нас, по его словам. Все ради нас. Я не верила ни единому слову. Нат бежал от совершенных им ошибок, в точности как мама бежала от своих.
Уезжая отсюда, сбегаю ли я от чего-то важного в своей жизни или просто возвращаюсь домой?
– Чего я хочу? – переспросила я. – Хочу немного подышать воздухом.
Озеро, то самое, увидев которое впервые из окна спальни я подумала, что видела его раньше и забыла, нечто из другого времени и другого мира, это заповедное озеро позвало меня к себе.
Я вышла из парадной двери и обогнула дом в направлении возвышенности, откуда открывался вид на гладь образованного ледником водоема. Мой путь лежал по знакомой уже мощенной плитами тропе, через фермерский участок и потом через пастбище к Эстуэйт-Уотер. Эмоции бушевали во мне, как вихри южнокаролинского урагана. Надо мной хребтом вставали феллы, покрытые кожей из мха и лишайника, с поросшим ивой и ясенем телом. Эхом звенели крики потревоженных мною гусей.
Я представляла себе озеро летом, ощущала блаженство, с каким погружаешься в кристально чистые воды, уходя в них с головой. По небу плывут облачка, листья оживают под дуновением ветра.
Я годами изображала этот пейзаж, не зная точно, что рисую. Я верила, будто все созданное мной на бумаге – это придуманная страна, куда мне так хотелось попасть; место, где я смогу обрести покой. Но покой воображаемый.
В сумерках все растворялось. Небо не раскололось и не излило на меня вместо моей матери свои тайны, но на краткий и судьбоносный миг я смогла увидеть истинную основу всего: искать, хотеть, творить и иллюстрировать, испытывать сокровенные желания и стремления – это и есть сама жизнь.
Стремиться – означает жить.
Я старалась найти ответы на вопросы, которые едва осмеливалась задавать: «Что сделала я не так? Почему она оставила меня?» Я искала мать и искала правду, но разгадка ее исчезновения дала ответ только на один вопрос: почему. И это «почему» принадлежало лишь ей одной. Это не был нужный мне ответ.
Моим ответом было стремление само по себе, движение к творчеству, к смыслу и да, к любви. Мне окружающее казалось вымыслом, но оно все это время было реальным. Мать перенесла меня сюда задолго до того, как я познакомилась с Чарли Джеймсоном.
Было так тихо – это в моей душе наступила тишина, все внутри меня успокоилось и улеглось. Все казалось таким таинственным: озеро виделось древним зеркалом, серебристо-серым, с безмятежной водой и массивом поросшего кустами острова вдали. Но внутри меня с неоспоримой определенностью поднималась правда: я не хочу быть нигде больше, только здесь. У меня нет больше нужды куда-то спешить.
Теперь я была готова для примирения с Чарли. С мамой. Не знаю, что именно подвигло меня и как, но там, на берегу озера, мое сердце открылось для них. Что-то разрушилось во мне за минувшие недели и теперь могло быть возведено вновь.
Вокруг царила невыразимая тишина покоя.
«Доверься этому покою», – шептало мне тело.
Утраченный словарь моей матери и перевод продолжения романа никогда не привели бы меня к ответу, сокрытому в моем сердце. Он таился во мне самой: кем я была в этом мире, кого любила, кого прощала, как жила и творила. Нельзя найти никакого ответа в кипе бумажных листков.
Эта земля и эти люди были тем, о чем я мечтала, когда мечтала.
Были тем, чего я хотела, когда хотела.
Были тем, что мне хотелось творить, когда я творила.
Я заблуждалась насчет прощения. Я представляла его львом в дальнем углу, способным с рыком пробудиться к жизни, но то был тихий зверь, намного более тихий. Прощение – это шепот возможности, открытости. Это шаг к восстановлению, шаг к исцелению, шаг к эмпатии.
Прощение, как поняла я, – это лишь начало долгого пути, а не завершение пути, уже пройденного.
Трава зашептала, и я обернулась посмотреть, кто идет. Он нерешительно остановился в нескольких шагах от меня, и я кивнула: подойди.
– Клара, – произнес Чарли, когда оказался рядом и обнял меня. Он крепко прижал меня к себе, и мы стояли, слегка покачиваясь, как ива.
