Будь что будет - Жан-Мишель Генассия
– Знаешь, что убило Тома? Все думают, будто он боялся отцовского гнева за то, что его поймали со шпаргалкой на экзамене, но на отца ему было плевать – нет, он сломался, когда понял, что не нужен мне, потому что мы с тобой вместе. Тома был влюблен в меня, а я не придавала этому значения, решила, что это юношеское увлечение, я не поняла, насколько сильна была его любовь, и когда он узнал о наших отношениях, то воспринял это как ужасное предательство со стороны самых дорогих людей. Этого он не смог перенести.
Воцарилось бесконечное молчание. Тома ушел почти пятнадцать лет назад, но по-прежнему был здесь, Раз уж мы об этом заговорили, должна признаться, что две вещи до сих пор у меня поперек горла: во-первых, то, что меня не упомянули в истории про Тома, когда «Маяк» выпустил о нем специальный номер, хотя именно мне он посвящал стихи, – ни слова, вообще ничего, и я почувствовала себя униженной, а во-вторых, мне так и не вернули тексты, которые я тебе отдала, хотя ты обещал.
– Я этим займусь, – сказал Даниэль с ободряющей улыбкой человека, который скрывает тревогу.
Он был уверен, что Мари снова воспротивится, пусть даже со дня выпуска того злополучного спецномера прошло двенадцать лет. Арлена оставалась в их семье запретной темой, ее имя не упоминалось, даже когда они приглашали лицейских друзей на ужин и вспоминали бывших одноклассников. Может, обида уже поутихла, думал Даниэль, лежа в постели рядом с мирно спящей Мари, и ей будет все равно, хотя очень сомнительно. И тут в ночи забрезжил слабый огонек, робкий и неуверенный.
Две недели назад во время семейного обеда Мадлен упомянула о проблемах «Маяка», который сдавал позиции из-за конкуренции с более современными журналами, да и сам Ле Гофф уделял ему меньше внимания из-за заседаний в Академии и своих литературных салонов. Нужна свежая кровь, объяснила Мадлен, нужно дать место другим художественным формам и общественным наукам, идти в ногу со временем, обновить стареющую редакцию, журнал теряет читателей каждый квартал, мы с Жанной завалены работой и не справляемся, а вы, молодежь, не хотите ли нам помочь? Но у нового поколения хватало своих забот, не было ни времени, ни желания читать последние номера, и вообще оно считало, что издавать такой журнал – это подвижничество и удел тех, кому больше нечем заняться.
Даниэль позвонил матери, Я обдумал то, что ты сказала о журнале, и у меня появилась мысль: почему бы не вернуться к истокам? Можно издать памятный выпуск о Тома через пятнадцать лет после его смерти, чтобы расшевелить аудиторию, – поговорить о том, каким человеком он был, расспросить одноклассников, какие воспоминания они сохранили, как относятся к его поэзии сегодня, я могу составить список, у кого взять интервью.
– Прекрасная идея, – сказала Мадлен. – Я позвоню Ле Гоффу и поговорю с ним.
Сложнее всего оказалось свести Ле Гоффа и Арлену, словно это были министры с перегруженным расписанием и целым ворохом непредвиденного и срочного. На неделе Арлена никак не могла освободиться, каждый день был забит под завязку, она выходила из дома в семь тридцать, чтобы отвести Лорана в школу, и редко возвращалась раньше восьми вечера, забрав сына у бабушки. На носу была следующая поездка в Сахару, объем работы зашкаливал, единственными свободными днями были выходные, точнее, воскресенье, но оба выходных оказались заняты у академика, который давно согласился участвовать в литературных салонах в провинции и отменить это не мог – его ждали, и он не хотел огорчать читателей. Даниэль с тревогой считал дни до второго апреля, даты отъезда Арлены в Алжир, но, позвонив ей, он почувствовал, что ее голос изменился, стал резким. Что-то случилось? – встревожился он.
– Меня обскакал выпускник Политеха, который пришел на шесть лет позже меня, и все считают, что это нормально. Я всю неделю свободна, как ветер.
На следующий день Даниэль поехал с Арленой к Эжену Ле Гоффу в Батиньоль, тот уселся напротив гостьи и принялся набрасывать заметки в блокноте, Полагаю, вы хорошо знали Тома?
Арлена помолчала, словно ей было трудно собраться с мыслями, и начала рассказывать их историю, Мы вчетвером были неразлучны, как братья и сестры, мы очень любили друг друга, но по-детски, а потом была война… Мы росли, не понимая, что меняемся, я всегда смотрела на Тома как на брата, а не как на возлюбленного, я была слишком молода, чтобы понять… Так трудно сказать человеку, который вас любит, что вы его не любите… а любите другого. Мне не хватило смелости… За несколько дней до экзаменов Тома предложил мне уехать с ним, все равно куда, у него были семейные деньги, но я отказалась, мне убегать не хотелось… А потом он заявил, что решил не ходить на экзамен, потому что наверняка провалится, мне удалось убедить его все-таки пойти, и тогда он сказал, что все знает… Тома знал, в кого я была влюблена, ему было больно и обидно, я любила его друга, а когда тебе семнадцать, дальше собственного носа не видишь.
* * *
Восемнадцатого марта 1962 года после тяжелых переговоров, которые несколько раз едва не сорвались, в Эвиане были подписаны соглашения между французским правительством и временным правительством Алжира, которые положили конец ста тридцати двум годам колонизации и семи с половиной годам войны. Текст на девяноста трех страницах предусматривал немедленное прекращение огня, проведение референдума в Алжире первого июля и обретение независимости. Каждая из сторон добилась существенных уступок – алжирцы обязались дать Франции разрешение продолжить ядерные эксперименты в течение пяти лет, французы сохранили атомные базы в Реггане и в Ин-Экере, базу в Колом-Бешаре, где запускали ракеты и испытывали химическое оружие, и базу в Хаммагире, которая служила полигоном для запуска спутников и ракет-носителей «Диамант», что позволило бывшим колонизаторам сохранить фактический контроль над большой частью Сахары.
Война кончилась, но мирные соглашения положили начало периоду жестокого насилия как во Франции, так и в Алжире.
За год до этого, приняв во внимание будущий договор о запрете ядерных испытаний в атмосфере и на море, армия и КАЭ начали поиски нового места для проведения подземных взрывов, что позволило бы избежать распространения радиоактивных облаков. Выбрали Ин-Экер в горном массиве Хоггар, в
