Ярослав и Анастасия - Олег Игоревич Яковлев
Все они тотчас выскочили из избы и поспешили на торговую площадь городка.
…Пленных было много. Захваченные врасплох, многие берладники не смогли оказать дружине должного сопротивления. Брели понуро, только свисали вниз чубы-оселедцы, взирали исподлобья, по-волчьи, дикой ненавистью жгли Ярослава и его ближников.
– Что, перемог[78], ворог? – раздавались хриплые голоса.
– Змий лукавый!
– Гад!
– Волк лесной! Исподтишка накинулся!
Хладнокровно старался держаться князь, с виду равнодушно взирал и слушал полные гнева слова.
«Этих в холопы увести! Нельзя их тут оставлять! Таких не уговорить по-доброму! – думал он. – Эх, Нечай! Если бы ты меня понял! Хотя бы ты! Тогда бы мы зажили! Караваны ладей поплыли бы по Пруту и Дунаю в дальние страны с товарами, и наоборот, к нам бы в Галич купцы иноземные зачастили без опаски! А вчерашние разбойные люди за плату охраняли бы купцов от половцев! А где Дунай, там – море, просторы великие, края богатые!»
Мысли князя прервал голос Семьюнки:
– Жёнки среди них есть!
И почти в тот же миг метнулась к Ярославу чья-то тень:
– Княже, оберегись!
Сулица[79] короткая пропела в воздухе. Акиндин, оттолкнув Ярослава, принял удар на себя. Сулица вонзилась молодцу в горло. Захрипев, Акиндин медленно осел наземь.
– Держите её! – раздался мощный бас Святополка.
Двое ратников выхватили из толпы и бросили к ногам Ярослава женщину в чёрном платье, в убрусе на голове.
– Кто такова? – хмуря чело, спросил Ярослав.
– Ненавижу тебя! – На князя уставились два полных дикой ярости глаза. – Убью, гадина! – Женщина попыталась подняться, но два ратника крепко держали её за плечи.
– Се Марья-разбойница! – сказал Ярославу Нечай. – Ватаманша. Много сёл твоих на Днестре и Пруте огню предала.
– За что ж ты меня, Марья, ненавидишь-то так? – сокрушённо качнув головой, спросил Осмомысл.
– Отца моего, боярина Творимира, твой подручник повесил в Кучельмине! Он вот! – Грязным перстом она указала на Семьюнку.
– Заслужил твой отец смерть за измену земле Галицкой! – сухо отрезал Ярослав, стиснув от внезапного приступа злости зубы.
Отвернувшись, он склонился над Акиндином, возле которого колдовали лекари.
– Кончаюсь я, князь! – На мертвенно-бледных устах молодца промелькнула улыбка. – А здорово… мы с тобой… Всех их… объегорили!
– Акиндин! – Ярослав ухватил его за руку. – Ты погоди, не помирай! Мы ещё с тобой и на рати походим, и мирную жизнь устраивать будем!
– Нет, княже! Прости!
Выпала рука умирающего из княжеской ладони, бессильно опустилась на песок.
– Скончался боярин Акиндин, – тихо объявил старший лекарь.
Князь с превеликим трудом сдержал на глазах слёзы и подавил рыдания.
– Жаль удальца! – вздохнул Нечай.
Ярослав снова подошёл к Марье. Со связанными руками и ногами, разбойница сидела под охраной воинов на крытом сеном возу.
– Что, дрянь, платить будешь восемьдесят гривен за убиение княжьего мужа?! Так по Правде Русской положено. Или не будешь? – спросил он, с немалым трудом одолевая гнев и отвращение.
Женщина отрицательно замотала головой.
– Если бы только эта смерть за тобой числилась! А сколько людей русских – смердов, закупов, холопов ты сгубила?! Отец был ворог, крестьян своих обирал до нитки, так и дщерь такая же. Как говорят: яблоко от яблони недалеко падает. Эй, ратники! Повесить гадюку! Сей же часец! Вон на том древе!
Не желая более думать и говорить с преступницей, Осмомысл отошёл в сторону. Лишь глянул с отрешённым видом, как тело молодой женщины, дёрнувшись, тяжело повисло и замерло в петле.
– Нечай! – подозвал князь старого сотника. – Не договорили мы с тобою! Пойдём-ка, друг мой, опять в твою избу, побеседуем.
…Они сидели вдвоём при свете лампады на столе до позднего вечера. Князь раскрывал перед берладником свои широкие замыслы, не таился, рисовал на бересте крепости, реки, очертил берег Чермного моря.
– Будем торг вести, связи с дальними странами наладим, станет Русь Червонная равна самой империи ромеев. Не посмеет тогда базилевс меня вассалом своим звать, – убеждал Нечая Ярослав. – А чтоб все задумки эти в жизнь претворить, надобны мне слуги верные. Вот и предлагаю тебе, Нечай… посадником моим стать в Малом Галиче. Знаю мудрость твою, помню, как рубился ты за Червонную Русь с Изяславом Киевским, с уграми и ляхами. И знаю также, что вольница берладницкая тебя слушает.
– Дай подумать, князь. Не торопи с ответом. Тебя я понял, – ответил старый сотник. На перерезанном шрамами лице его проскользнула слабая улыбка.
Князь ушёл, а Нечаю так и не удалось заснуть до рассвета. А тут ещё жена…
Встала перед ним, упёрла руки в бока, принялась отчитывать:
– Сдурел ты, что ли, на старости-то лет?! Со князем, с ворогом нашим первым, дружбу водишь! Вольницу нашу с им вместях[80] сничтожить умыслил?! Сыны наши, все трое, головы свои за неё положили, а ты… Отметчик[81] ты!
Она рухнула на лавку, завыла, забилась в рыданиях.
– Ладушка, ты чего?! – Нечай попытался обнять её, но получил в ответ затрещину и обиженно отодвинулся посторонь.
– Вот послушай, что скажу. – Едва не силой он заставил её сесть рядом с собой на лавку и заговорил, стараясь убедить в своей правоте. – Вот живёшь ты тут, в Берладе, ходишь по улицам, слушаешь разговоры разные. Так ужель не смекаешь, не ведаешь, что окрест творится?! Была вольница, да конец ей настал. Живём мы тут, теснимся меж уграми, половцами да ромеями. С теми ворогами в сечах и полегли сыны наши. Любой из ворогов сих, коли силу наберёт, сметёт нашу вольницу, яко ветер лист осиновый. А князь Ярослав нам защиту предлагает. Русские мы с тобой люди – так за кого, как не за Русь, нам держаться! Ты уразумей: меняется окрест нас жизнь. И былого не воротить. Вот иные не понимали того. Такие, как князь Иван, царствие ему небесное. А я вот понял худым умишком своим: супротив своих воевать – последнее дело. Хоть и стар уже, но силы в себе покуда чую. И на княжье предложенье порешил согласиться.
Жена понемногу присмирела, доверчиво прижалась головой к его груди, сопела, всхлипывала, Нечай гладил её по густым седым волосам, шептал:
– Ты успокойся, душа моя. Всё лепо будет.
…В ту же осень в небольшом городке Малом Галиче, расположенном возле впадения Сирета в Дунай, в месте, где проезжие купцы складировали свои товары, развернулось крепостное строительство. Обнесли городок новой дубовой стеной с башнями, стрельницами, воротами из кованой меди. Отныне безопасно будет купцам останавливаться здесь и сохранять добро. В городе сем стал посадничать бывший берладницкий сотник Нечай, ныне – правая рука князя Ярослава Осмомысла. И кончилась на этом берладницкая вольница.
