Кит на отмели - Элизабет О'Коннор

Однажды утром я шла следом за отцом и Линос на приливные равнины собирать мидии. Мы вышли спозаранку. Тропинки подернуты изморозью. В небе пустота и безмолвие. За спиной перекликаются ловцы омаров. Лают тюлени. Лужицы на приливных равнинах бледные, цвета змеиного брюшка, как говорит Линос после того, как мы видели на скалах медленно околевающего ужа. Черные птицы ходят от лужицы к лужице, в красных клювах у них что-то извивается.

Порывом ветра мне прибило волосы на лицо, так что пришлось обернуться по ветру, чтобы высвободить рот и глаза. Тогда-то я и заметила приближение белой лодки.

~

Лодки на восточном побережье острова обычно означали прибытие почты или моряков на промежуточную стоянку, а последнее подразумевало консервированные фрукты в сиропе и солонину для раздачи по кругу. Когда прибывшие бросали якорь у среза воды, мальчики приезжали на заржавленных велосипедах, забирали поклажу с лодок и развозили по домам. Слышно было за полмили, как скрипят шины и велосипеды, на которые наросла ржавчина от витавшей в воздухе морской влаги. С прошлого года я начала перехватывать этих гонцов. Я ждала дома, когда у ворот появится велосипед. Мальчики передавали то, что у них было, а я делала вид, что передаю им пару монет. Мальчики делали вид, что качают головой, затем постукивали пальцем по губам, и я целовала их, махая рукой на прощанье. Когда они исчезали из виду, я вытирала ладонью остаток влаги с губ. А иногда отхаркивалась и сплевывала.

~

Когда мы с Линос пришли на пляж, отец уже добрался до места, где стояла на якоре лодка. Раскачиваясь, она туго натягивала уходящую в воду тонкую веревку, и какой-то человек на носу махал руками и что-то кричал.

Отец помог человеку сойти с лодки на мелководье. За его спиной, придерживая шляпу, возникла женщина и сошла на берег таким же образом. Мужчина туго закатал брюки; его лодыжки посинели от холода. Он отчаянно пытался держать равновесие по пути на пляж. Когда он двигался, то походил на веретенообразных мух, сидевших летом на наших окнах, – длинноногих, прозрачных, неуклюжих. Дойдя до берега, он рухнул на колени, и его стошнило.

Дома эти двое производили странное впечатление, словно пара птиц, собирающихся устроиться на насест. Они метали взгляды направо-налево, и женщина присела на край стула. Мужчина пристально разглядывал фотографии на стене, расхаживая взад-вперед. Я не знала, что им сказать.

После высадки они напросились на чай и представились. Мужчину звали Эдвард, женщину – Джоана. Английский выговор. Отец смутился, когда Джоана пожала ему руку подобно Эдварду. «А зачем вы прибыли сейчас? Вам нужно было подождать и прибыть между приливами», – сказал отец. Они поинтересовались размещением, и отец сказал: «Гостиниц нет, но много пустующих домов». Он ушел на поиски устриц. Чемоданы у них были тяжелые. Я поручила Линос нести шляпную коробку женщины.

Линос катала по сланцевому полу Розового коттеджа маленькую игрушку. Она делала вид, будто играет, а на самом деле прислушивалась к разговору. Из-под густой челки мне были видны ее глаза, наблюдавшие за нами троими.

– Хотите молока? – предложила я. Джоана ответила да.

Мне раньше не доводилось говорить с англичанами. Джоана была блондинкой с аккуратно уложенными волосами, по сравнению с которыми мои показались мне сальными. Тонкие рыжеватые брови. Она напоминала мне женщин, о которых я читала в журналах: они ходят по мощеным улицам и катаются в автомобилях. Она достала носовой платок. Небесно-голубой, хлопковый, с белой вышивкой.

– Как прошло ваше плавание? – спросила я.

Джоана поморщила лоб. С ее лица еще не сошла бледность.

– Довольно бурно, – ответила она.

– Сожалею.

Я протянула ей банку и ложку.

– O, молочный порошок!

Нотки изумления в ее голосе заставили меня покраснеть. Меня обуял стыд. Мне захотелось отфутболить банку под стол. Я показала на мохнатые спины Лииных коз, пасущихся прямо за окном.

– Он самый. Или – козье молоко.

Джоана подтолкнула свою чашку ко мне. Я достала ложкой порошку и размешала, пытаясь прижать комья к донышку. Я наблюдала за ее руками и запонками с перламутровым отливом на блузке. Материя была зеленая, плотнотканая, какой я раньше не видела.

– У вас очень красивая блузка, – сказала я.

– Старье. – Она поблагодарила меня за молоко.

– У нас не бывает много приезжих, а то я бы приготовила для вас что-нибудь получше. Пирожные. Глазированные кексы. Пышки. Булочки с глазурью.

– Да, не сомневаемся, – сказал Эдвард, переглянувшись с Джоаной.

Он подсел к нам за стол, смешав чай с порошком.

– Мы не собирались высаживаться на острове. Мы изменили маршрут… непроизвольно.

– Вы здесь в отпуске? – спросила я их. Я знала, что поблизости есть морские курорты. Линос и я иногда играли в игру на утесе, делая вид, что нам видно чертово колесо.

– Нет, – засмеялась Джоана.

– Мы из одного университета в Англии. Мы здесь для исследовательского проекта. Мы думали, вы нас ждете.

– Правда? Я?

Эдвард описал руками круг.

– Вы – значит всем островом. Мы договорились, что прибудем с проповедником. Джеремией Джонсом?

– Это решилось в последнюю минуту, – ввернула словечко Джоана.

– O. Да. Он ничего не сказал. А может, сказал. Мне не говорят.

– Выясни, зачем они тут? – спросила Линос по-валлийски, не поднимая глаз от пола.

– Линос, говори по-английски. Это невежливо.

– Ничего страшного, – сказал Эдвард, поворачиваясь к ней. – Мы изучаем валлийский. Говорили на нем всю дорогу. Beth ddywedoch chi? Что ты сказала?

Линос посмотрела на него и рассмеялась. Визгливо, резко, недобро. Я велела ей выйти в сад. Она ушла, не взглянув на меня, и хлопнула дверью.

– Извините, – сказала я. – Она понимает. Просто вредничает.

Наступила неловкая тишина. Я видела, что Линос стоит у окна, прямо у них за головами.

– Мы слышали про остров в Абергеле, – сказала Джоана. – В пабе один рыбак рассказывал, что у вас выбросило на берег кита.

– Он и сейчас тут.

Джоана кивнула.

– Ты бы не рассказала мне про эти фотографии? – попросил Эдвард, снова подойдя к стене.

Я рассказала ему обо всех фотографиях без исключения. Мой двоюродный дед, Брин, переехавший в Лландидно и ставший мясником. Марк – брат-близнец моего отца. Все, что у нас есть, – его рисованный портрет. Кто-то из островитян нарисовал. Эмлин, Марк – дядья отца. Все погибли на войне. Линос, Илис. И моя мама. Ее портреты. Губы всегда напомажены. Каждое Пасхальное воскресенье она отправлялась на большую землю, фотографироваться в одном маленьком ателье. Я могла бы сказать Эдварду, какого цвета была помада,