Венецианские куртизанки - Мюриель Романа
За этой речью последовало задумчивое молчание. Первой заговорила сама Изабо.
– Как мне обойтись без приворотного зелья? Он не сдастся с той же легкость, как визирь в Венеции.
– Вы способны на невероятные дела, Изабо, вы вскружили все мужские головы на балу, это охотно подтвердит наш друг. – Луиза указала на Брантома, тот утвердительно кивнул. – Вам ли сомневаться!
– Позвольте сказать? – заговорил Брантом, пожирая глазами Изабо. – Оставайтесь собой, будьте то холодны, как лед, то горячи, как огонь, мужчины обожают женскую переменчивость.
– И заставьте его выпить белого вина, развязывающего язык, – подсказала Клодина.
– Только не переусердствуйте, не то он уснет или заболеет, – предостерег Брантом.
«А что, неплохой способ обезвредить моего муженька!» – сообразила Клодин.
– Надеюсь, он не станет врать, как какой-нибудь пожиратель брюквы! – вздохнула Изабо.
– Или как базарный зубодер, – подхватила Мадлен.
– Нет-нет… – махнула рукой Изабо.
Клодина предположила, что сравнение лжеца и пожирателя брюквы в ходу в ее родном Перигоре, но, судя по выражению лиц Луизы и Брантома, земляков Изабо, тем оно тоже не было знакомо.
– Возьмите это и выучите наизусть код, он вам понадобится для передачи донесений.
С этими словами Клодина сунула Изабо свернутую записочку. Та развернула ее и прочла.
– Запомнить это нетрудно, – молвила она задумчиво. – Объясните, как я буду передавать свои донесения.
– Идемте, я покажу. Нам понадобятся небывалые предосторожности.
Изабо
– Я должна поделиться с вами секретом, мессир, – прошептала Изабо.
После роскошного ужина, за которым Изабо боролась с собой, чтобы не слопать сразу все, такое невероятно вкусное, и побуждала принца пить, но при этом не слишком усердствовать, она, наконец, проследовала за ним в спальню. Чем ближе была цель, тем сильнее колотилось у нее сердце. Кровать под бархатным балдахином с золотым шитьем служила недвусмысленным доказательством того, что принц не принимает строгости Реформы всерьез. Тем лучше – для Изабо излишество было предпочтительнее ограничений.
Принц Конде затворил дверь и шагнул к ней.
– Каков же ваш секрет, мадемуазель?
Здесь, у него в спальне, ее покинули последние подозрения насчет того, что ее ждало. В Венеции, готовясь к объятиям визиря, она влезла в шкуру куртизанки, как в театральный костюм. Но перед принцем крови она испытала испуг. При этом она была готова играть, не отказываясь от необходимости открыть ему, что он будет ее первым любовником. Принц де Конде был воином, поэтому она надеялась на нежное обращение. Он взял ее за плечи и поцеловал в шею.
– Я уже знаю ваш секрет, вы самая желанная женщина, какую я когда-либо встречал.
Она со стоном подчинилась его объятиям.
– Уверена, вы говорите это всем своим возлюбленным.
– Вовсе нет, мадам, я серьезно.
Со сноровкой мужчины, раздевавшего множество женщин и знающего цену их сопротивлению, он осторожно открыл ее корсаж, расшнуровал корсет, заставил сползти на пол сначала ее юбку, потом нижние юбки, убрал фижмы и оставил ее в одних шелковых чулках и туфельках. Потом взял на руки и понес в постель. Снимая камзол, он обжигал ее страстным взглядом.
Тут раздался стук в дверь. Немного поколебавшись, он подошел к двери.
– Прошу прощения за вторжение, мессир, но прибыли ваши гости.
– Они поторопились! Скажите им, что я спускаюсь.
Принц закрыл дверь, вернулся к Изабо и стал одеваться.
– Не вздумайте сбежать, моя бесценная, я с вами еще не закончил.
– Вы скоро, мессир?
Он поймал и поцеловал ее руку.
– Я вас нежно разбужу, – пообещал он сладким голосом.
Как только он ушел, Изабо сразу взялась за дело. Бесшумно встав и натянув сорочку, она приложила ухо к двери. С нижнего этажа доносились неразборчивые голоса. Она выскользнула из спальни и спустилась босиком по каменной лестнице. Теперь разговор можно было разобрать. Она прислушалась.
Черт возьми! Необходимо рассказать об этом, кому следует.
Она бегом вернулась в спальню и там бесшумно придвинула к двери кресло, чтобы не дать принцу застигнуть ее врасплох.
Открыв свой дорожный сундук, принесенный в спальню следом за ней, она взяла оттуда кружевной чулок и с тысячью предосторожностей достала из него спящего голубя. Грудка птицы быстро приподнималась и опадала. Жив! Теперь голубя надо было разбудить. Она сначала погладила его кончиками пальцев, потом слегка сдавила. Голубь никак не просыпался. Как быть? Она боялась его убить, слишком сильно тряхнув. Однажды в детстве так, в порыве нежности, она задушила цыпленка.
Она аккуратно поднесла птицу к окну, открыла его. Ветер рванул створку, ударил ею о стену. От потока воздуха птица, наконец, очнулась и так затрепетала в руках у Изабо, что та чуть было ее не выпустила. Теперь – донесение. Она едва не забыла о самом главном.
Закрыв окно, она вернулась к секретеру. Птица уже совсем проснулась. Торопясь удостовериться, что она жива, Изабо упустила из виду подготовку. Теперь надо было как-то удержать птицу в руках. Снова ее усыпить без питья, оставшегося у Клодины, было невозможно. Изабо огляделась в поиске озарения, голубь тем временем трепыхался все сильнее, еще немного – и он вырвется. Девушку уже охватила паника. Тяжело вздохнув, она сильнее сжала руку, молясь, чтобы это не повредило голубю. Получится ли у нее держать его одной рукой и писать другой? Нет, так она, чего доброго, зальет бумагу чернилами. Она спохватилась, что даже не выплела у себя из волос ленточку, которой надо будет привязать донесение к голубиной лапке.
Она вернулась к кровати, села и спрятала голубя у себя под сорочкой. Он еще немного потрепыхался и притих. Она стремительно дернула свою ленточку и привязала лапку голубя к ножке стула.
Схватив дрожащей рукой перо, она торопливо составила донесение. Страх напутать с кодом омыл ее ладони потом, ее не переставало мучить опасение, что голубь вопреки всем ее стараниям улетит или, что еще хуже, перед ней внезапно вырастет принц. Ей трудно было удерживать в мокрых пальцах перо. Не хватало, чтобы ее каракули оказалось невозможно разобрать! Она вздохнула и забормотала считалку, чтобы успокоиться. Наконец, дописав, она свернула бумажку в трубочку и связала еще одной ленточкой, выплетенной из волос, осторожно достала голубя, привязала к его лапке записку, открыла окно. Птица расправила крылья.
– Лети! На тебя вся надежда! – прошептала она и даже заглянула голубю в глаза, а потом подбросила
