Венецианские куртизанки - Мюриель Романа
И верно, королева-мать проявляла живость и энергию, не свойственные ее возрасту. Дородность, присущая ее сорока с лишним годам, нисколько ее не обременяла. Ей была чужда зависть к фрейлинам, напротив, казалось, их молодость и красота только придают ей сил. Луиза мельком коснулась своего великолепного сапфирового ожерелья в тот момент, когда ее поприветствовал поклоном проходивший мимо мужчина. Конде! Неудивительно, что Изабо не узнала его: принц явился на бал бритым! Без бороды он выглядел моложе, чем на портрете Клодины. Без всякого сомнения, он был красивым мужчиной с ясным взором, величественной осанкой, грозным профилем; правда, черное одеяние делало его облик несколько зловещим.
Вперед, девочка, пришло твое время.
– Наконец-то я вас отыскал, Изабо!
От этого оклика девушка вздрогнула, кровь бросилась ей в лицо. Принц прошествовал мимо, не обратив на нее внимания.
– Флоримон? Какими судьбами?
Как такое возможно? Она приложила все старания, чтобы его не пригласили на бал, но…
– Вы не представляете, как мне пришлось изворачиваться, чтобы попасть в замок! Можно подумать, что мне намеренно старались помешать оказаться здесь.
В его кудри был воткнут дубовый листок, превращавший его в неотразимого дикаря, но она не собиралась бросаться ему на шею, как бы ей этого ни хотелось. Она пришла на бал не в поисках любви, а чтобы выполнить важное задание.
Флоримон схватил ее за руки, она вырвалась и забормотала что-то невразумительное, чувствуя, что с каждой секундой все сильнее краснеет.
– Я храню у самого сердца бесценное письмо, отправленное вами мне из обители. Я представлял, как вы гуляете по саду клуатра, слышал, как шуршит под вашими ножками осенняя листва…
– Вот и напишите об этом стихи, – выдавила она.
Вспомнив свое письмо, она сказала себе, что заслуживает этой ложью безвозвратного низвержения в ад.
– Простых стихов мало, я посвящу вам целую эпопею! – с пылом пообещал Флоримон и опять схватил ее за руку.
– Идемте, у меня готов для вас сюрприз.
Ускользнуть от него, не вызвав скандала, было невозможно. Их проводила глазами Дуроножка, забравшаяся на табурет, чтобы, развязав свой огромный воротник-фрезу, поглощать один за другим каштаны в глазури.
Флоримон привел Изабо на балкон, нависший над рекой. Там была приготовлена корзинка. Флоримон осторожно снял с нее скатерку.
– О, какая прелесть!
Она сама не знала, кого хвалит – животное или молодого человека. Наклонившись, она достала из корзинки котенка, который тут же принялся с урчанием тереться головой об ее шею. У нее создалось впечатление, что их тяга взаимна. Когда она открыла зажмуренные на мгновение от блаженства глаза, взгляд Флоримона был таким пылким, что ей пришлось отвернуться.
– Не знаю, сударь, благодарить вас за ваше внимание или ругать за то, что заставили вам покориться.
– Мадам, – ответил он с улыбкой, – считайте это признанием слабости, ибо я не был уверен, что буду осчастливлен этой встречей, хотя вот он…
Котенок, словно понимая его речь, заурчал с удвоенной силой и опять потерся об Изабо.
– Из-за него я буду вся в шерсти! – неуверенно запротестовала она. – Возьмите его, Флоримон.
Молодой человек подошел, чтобы забрать повисшее на Изабо существо, но та тоже не горела желанием его отпускать.
– Когда вы так ко мне обращаетесь… – промолвил он, не спеша отстраниться и ценя то, что их разделяет сейчас только дрожащее пушистое тельце.
Она подняла на него глаза.
– Что?.. – услышала она собственный голос. – Пожалуй, я назову его… Макарон!
– Думаю, он хочет остаться с вами.
– Если бы это было возможно… Мы с вами знаем, что это не так.
– Пусть тогда дожидается вас в своей корзинке.
– Разумное решение, – одобрила Изабо. – Он знает, что я вернусь.
Сделав над собой усилие, вызвавшее у нее душевную боль, девушка отцепила кошачьи коготки от своих волос. Флоримон забрал у нее котенка и почесал ему грудку, но не спешил сажать его в корзину.
– Он не слишком меня растрепал? – спросила она, поправляя локоны.
– Вы – само совершенство, мадам, вы красивее всех остальных дам на этом балу.
Изабо не удержалась от широкой благодарной улыбки. В следующую секунду она почувствовала на себе взгляд принца Конде, наблюдавшего за ней издали.
– Мне надо возвращаться. Спасибо. – Напоследок она еще раз погладила котенка, едва не коснувшись щеки Флоримона.
С радостно бьющимся сердцем она вернулась в зал, где возобновились танцы.
– Мадам, вы подарите мне эту вольту?[11]
– Какой же вы неугомонный, Флоримон! – негодующе вскричала она. – На кого вы оставили Макарона?
– Не тревожьтесь, о нем позаботится мой слуга.
Не желая ждать, он схватил девушку за руку и повлек ее в толпу, где, пьяный от воодушевления, навязал партнерше дьявольский ритм танца, заставив всех остальных обратить на них внимание. Краешком глаза Изабо следила за сумрачным Конде, тоже не спускавшим с нее глаз. Несносный Флоримон грозил все испортить. Она позволила лозе любви оплести ее сердце и теперь могла за это поплатиться: ее выгонят из Эскадрона, ей не видать обещанного королевой-матерью приданого, и Флоримон не захочет на ней жениться! Она уже была близка к тому, чтобы расплакаться.
А не дать ли им волю? Полные слез глаза еще красивее, тем более что принц смотрит на нее, как загипнотизированный…
Вихрь танца неуклонно приближал их к Конде.
Святые угодники, такова воля самой судьбы!
Пользуясь тем, что очередное па танца разделило ее и Флоримона, она скользнула к принцу и притворилась, что лишается чувств. Как она и ожидала, тот кинулся к ней, и она упала ему на руки.
– Я держу вас, мадам, – сказал он красивым басом.
С помощью Флоримона он усадил Изабо на ближайшую скамью и сел с ней рядом. Флоримону, злобно стиснувшему челюсти, пришлось с поклоном удалиться. Дуроножка, пристально следившая за происходящим, бросила ему:
– Карты никогда не врут…
Флоримон не обратил на нее внимания, он не мог оторвать взгляд от Изабо. Толпа расступилась, оставив принца наедине с девушкой. Его близость вызвала у той приступ паники и острое желание вернуться в свой родной Перигор и спрятаться, как в детстве, на поле пшеницы. Нужно было без промедления приходить в себя. Но при всей своей преданности миссии она с искренним волнением подняла глаза на принца, боясь, что он прочтет ее, как открытую книгу.
– Вы пришли в себя, мадемуазель? – ласково осведомился он. – Или послать за нюхательной солью?
Вопреки всем правилам приличия Изабо сама схватила принца за руку.
– Умоляю, мессир, останьтесь. Ваше присутствие лучше помощи всех лекарей мира.
Удивленный Конде посмотрен на взявшую его в плен тонкую руку.
– Не знал, что оказался первыми среди врачей, –
