Я, Юлия - Сантьяго Постегильо

Квинт Эмилий не обернулся. Он стал молча спускаться по лестнице. Преторианцы стояли с обнаженными мечами, не очень понимая, как им быть. Понимая, что начальник не отдаст им приказа, они попросту расступились, и Квинт Эмилий пошел по этому коридору в направлении форума.

«Молчание – знак согласия», – решили мятежники. Пропустив Квинта Эмилия, они сомкнули ряды и начали подниматься по лестнице.

Пертинакс отступил в главный атриум.

– Что делать, что нам делать? – причитала Тициана.

Гельвий, чьи руки бессильно свисали вдоль тела, смотрел на отца, и в его взгляде тоже нельзя было найти ответа. Его сковал страх.

– Во дворце имеется немало вигилов, – сообщил Эклект. – Ночная стража Рима закалена в испытаниях и верна повелителю. Есть еще личные телохранители императора. Сиятельный сможет себя защитить.

Пертинакс посмотрел на Эклекта, затем на дверь в приемный зал. Слышались крики преторианцев, которые уже вошли во дворец.

– Тициана и Гельвий, идите в свои покои, – быстро распорядился император, – и возьмите с собой вигилов. А ты, Эклект, позови телохранителей. Пусть прибудут сюда.

– Что ты задумал? – спросила Тициана с дрожью в голосе. Слова давались ей с трудом.

Пертинакс ничего не ответил.

– Гельвий, иди с матерью в ее покои и делай как сказано. – Видя, что сын намерен воспротивиться, он добавил: – Они пришли не за вами. Тициана, я лишил тебя титула августы, а ты, Гельвий, больше не цезарь. Следовательно, вы не наследуете престол. Когда беспорядки закончатся, вас не станут искать. Сделай это, Гельвий. Ради своей матери.

– Да, отец, – наконец согласился Гельвий и удалился вместе с матерью, едва сдерживая слезы.

– Публий, Публий! – кричала Тициана – она обращалась к сиятельному супругу по имени.

Сын уже тянул ее за край одежды, желая как можно скорее скрыться в покоях, которым предстояло стать убежищем для них. Между тем преторианцы уже ворвались в атриум. Вбежал Эклект, сопровождаемый шестью телохранителями из числа equites singulares.

– Только эти согласились пойти, сиятельный, – уныло пояснил он, предчувствуя близкое поражение.

Пертинакс оглядел вошедших: храбрые и преданные воины, в чьих глазах, однако, читался страх. Они хорошо понимали, что враг существенно превосходит их числом. Всего через несколько мгновений их окружили десятки преторианцев с мечами в руках, наставив их на телохранителей. Те образовали небольшой круг, в центре которого стояли император и Эклект.

– Что вы себе позволяете? – вопросил Пертинакс могучим, властным голосом. При виде такой решимости мятежники отпрянули: так собака замирает на месте, когда кот выгибает хвост, вместо того чтобы спасаться бегством. – Думаете, что вы можете восставать против императора Рима? Думаете, что это останется безнаказанным? Я повелеваю тридцатью легионами! Тридцатью! – Надеясь, что это произведет на них впечатление, он продолжил сыпать цифрами: – Тридцать легионов со вспомогательными частями, вексилляриями и конницей! Более трехсот тысяч человек! Я могу призвать их всех, они явятся в Рим и раздавят вас, как муравьев! И клянусь всеми богами, мне не терпится это сделать!

Преторианцы не двигались с места.

Никто не осмеливался нанести первый удар. Неустрашимость Пертинакса привела их в замешательство. Они рассчитывали встретить старика, который бегает по всему дворцу или трусливо прячется в каком-нибудь углу, чтобы, не задумываясь, выследить его, как испуганного кролика. И кого же они увидели перед собой? Да, этот человек был немолод, как они и ожидали. Но он привык отдавать приказы и повелевать людьми, тысячами людей, закаленными в пограничных сражениях и стычках, – и его совесть была чиста как стекло. Его невозмутимость даже нравилась преторианцам, жадным до сестерциев. Но среди них был тунгр, германец с севера, поступивший на службу в римские легионы: он отличился в войне с маркоманами и поднимался все выше, пока наконец не стал преторианцем. Этот тунгр, по имени Таузий, считал, что они заняли дворец лишь потому, что несколько месяцев не получали вознаграждения. Тысячи обещанных сестерциев, ради которых гвардейцы обрекли на смерть Коммода, не встав на его защиту в решающий миг. Теперь этот проклятый Пертинакс не давал им получить деньги, ему и его товарищам. Кроме того, тунгр вовсе не знал латыни и не понимал, что говорит Пертинакс. Прекрасная речь императора глубоко подействовала на преторианцев – на всех, кроме Таузия. Он приблизился к Пертинаксу, потрясая своим оружием.

– Вот меч, который послали тебе воины![20] – произнес он, прежде чем накинуться на императора.

Таузий почти не знал языка императоров, которым он служил, и эти слова принадлежали к числу немногих, ему известных. Преторианцы договорились, что они станут условным знаком.

Пертинакс накрыл голову тогой и вверил себя попечению Юпитера Мстителя.

Снедаемый алчностью Таузий пронзил его грудь насквозь. Пролилась первая кровь. Остальное было делом времени. Преторианцы набросились на Эклекта и императорских телохранителей. Через несколько мгновений все защитники дворца распростерлись на полу. Воцарилось молчание. Что теперь? Один из гвардейцев встал на колени и отсек императору голову, затем взял у товарища копье и с силой вонзил его в пол атриума, в самой середине. Издавая победные вопли, солдаты пошли прочь, громко требуя денег, показывая всему Риму голову сиятельного цезаря, не сдержавшего своих обещаний.

Однако, как и предвидел Пертинакс, гвардейцы не стали обыскивать личные покои императорских родственников. Пертинакс не назначил наследников, которых можно было прикончить заодно с ним. Дальновидно лишив супругу и сына титула августы и цезаря соответственно, он спас им жизнь. Публий Гельвий и Тициана не пострадали во время этих кровавых событий.

А Рим?

Под конец этого дня, 28 марта 193 года, империя вновь осталась без августа и без цезаря. Так же, как после гибели Коммода. Все начиналось заново.

Liber tertius[21]. Юлиан

IMP CAES M DID IVLIAN AVG

Imperator Caesar Marcus Didius Severus Iulianus Augustu s

XIX. Тайный дневник Галена

Заметки о воцарении Юлиана

Пертинакс пал от рук преторианцев всего через восемьдесят семь дней после того, как Сенат возвел его на престол. Как и предвидела Юлия, он разделил судьбу злосчастного Гальбы, чью голову тоже отрезали мятежные солдаты, по той же самой причине: гвардия не получила обещанного вознаграждения.

Посреди безвластия появился новый человек – Дидий Юлиан[22], о котором никто всерьез не думал: все взоры были устремлены на могущественных наместников Британии, Верхней Паннонии и Сирии, начальствовавших над многими легионами. А сенатор Дидий Юлиан не обладал собственным войском и не пользовался поддержкой в Сенате.

Глупец или законченный безумец?

Юлиану можно было приписать какие угодно слабости и, разумеется,