Я, Юлия - Сантьяго Постегильо
Юлиана все это не слишком волновало. Тиберий и Сеян жили давно, очень давно. Коммод, который сперва обрушил на Юлиана обвинения, затем даровал ему прощение и, наконец, сделал его богачом, платя громадные деньги за зверей, гладиаторов и рабов, лежал в могиле. Пертинакс, как и Коммод, погиб не своей смертью. А он, Юлиан, остался в живых и готовился расстаться с большей частью своего богатства в обмен на императорский трон. В конце концов, этим псам-преторианцем нужен хозяин, который укажет, кого и когда кусать. Хищник готов был продать с торгов свои зубы. Обладатель их стал бы обладателем всего мира.
– Отлично, клянусь Юпитером! – воскликнул Квинт Эмилий, выживший, как и Юлиан, среди всего этого многомесячного безумия. Он стоял на стене, справа и слева от него были преторианские трибуны. – Вижу, только один сенатор хочет купить высшую власть. Неважные торги!
Юлиан улыбнулся. В сущности, это его устраивало. Если не найдется других желающих приобрести пурпурную тогу, он сможет предложить сумму поменьше.
– Кто-то идет, – заметил Аквилий, стоявший подле честолюбивого сенатора, и махнул рукой в сторону юга.
Начальник фрументариев ясно давал всем понять, на чьей он стороне и на кого работают его осведомители.
Подошел Сульпициан вместе со своими вигилами. Час шестой, назначенный преторианцами для торгов, минул уже давно. Однако гвардейцы во главе с Квинтом Эмилием решили подождать – вдруг кто-нибудь предложит больше единственного покупателя, богатого сенатора? Надежды оправдались: явился еще один притязатель на императорский титул и мечи преторианцев.
– Вот-вот, так-то лучше! За высшую власть готовы побороться двое, – удовлетворенно заметил Квинт Эмилий. – Начинаем торги! Мы ждали достаточно! Я хочу сказать… – Он остановил взгляд на одном сенаторе, затем на другом. – Я хочу сказать, что Коммод так и не выплатил нам обещанных денег, и Пертинакс тоже. А потому тот из вас, кто облачится в императорский пурпур, должен будет сделать это со всей возможной быстротой. Гвардия не потерпит промедления, кто бы его ни допустил. Вы сами видели, как кончил Пертинакс.
Дидий Юлиан не сказал ни слова, но отметил про себя, что префект претория с самого начала перешел к угрозам. Вряд ли будущий император, кто бы им ни стал, мог положиться на Квинта Эмилия.
– Тысяча сестерциев! – объявил Сульпициан, надеясь, что, сделав предложение первым, он сможет в какой-то мере управлять ходом этих позорных торгов. – Тысяча сестерциев каждому! Каждому из вас!
– Тысяча сестерциев?! – возмущенно переспросил Квинт Эмилий, так, словно не верил свои ушам. – Ты явился сюда, чтобы оскорблять нас?
– Столько заплатил великий Август, обретя власть, – стал оправдываться Сульпициан.
Квинт Эмилий и его люди плохо знали историю. Им было известно лишь то, что Коммод предлагал куда больше, а именно десять тысяч сестерциев. Он так и не выплатил этих денег целиком, но даже то, что преторианцы получили при нем, было куда больше суммы, которую предлагал Сульпициан.
Солдаты посмотрели на Юлиана, в надежде услышать от него что-нибудь новое, но тут вновь заговорил Сульпициан. Он решил пообещать столько, сколько после своего воцарения дал преторианцам Калигула:
– Две тысячи! Я предлагаю две тысячи каждому!
Однако Квинт Эмилий и его люди нисколько не оценили такой щедрости. Никто из них даже не удостоил Сульпициана взглядом. Все смотрели на Юлиана. Тот знал, что должен сделать предложение, которое устроит преторианцев, и одновременно проявить осторожность – вдруг сумма не окажется окончательной?
– Я предлагаю вознаграждение в три тысячи семьсот пятьдесят… динариев! Это значит, что каждый из вас получит пятнадцать тысяч сестерциев! – Повернувшись к изумленному Сульпициану, он добавил негромко, но так, чтобы тот услышал его: – Помни, любитель сравнений, что именно столько предлагали гвардии божественный Клавдий и злополучный Нерон.
– Пятнадцать тысяч сестерциев… – повторил Квинт Эмилий. В голосе его слышалось одобрение. Затем он обвел взглядом своих трибунов. Предложение выглядело более чем достойным.
Сульпициан понял, что ему остается лишь одно:
– Двадцать тысяч! Двадцать тысяч каждому!
Столько платили преторианцам соправители Марк Аврелий и Вер, теперь же эти расходы пришлось бы нести одному императору. Безумие! Но как еще помешать Дидию Юлиану взять в свои руки гвардию и весь Рим? Конечно, это подразумевало и власть над империей, но тут многое зависело от наместников с их легионами. Однако Юлиан, имея в своем распоряжении гвардию, мог натворить немало бедствий: к примеру, надавить на наместников, чьи родственники оставались заложниками в Риме… Двадцать тысяч сестерциев. Да, он поступил правильно, предложив самую большую сумму, на которую дали разрешение его собратья-сенаторы. Все или ничего.
Квинт Эмилий и трибуны молчали. На их лицах было написано удовлетворение. Славные торги! Начались не слишком бойко, но теперь…
– Добавляю еще пять тысяч! – наконец сказал Дидий Юлиан, поднимая руку с пятью вытянутыми пальцами; большой, однако, был слегка отведен, обозначая предложенную им надбавку. Жест, дававший ему верховную власть. Так, по крайней мере, думал он.
Префект претория повернулся к Сульпициану. Тот покачал головой, признавая свое поражение. Все стало ясно.
– Вот наш человек! – объявил Квинт Эмилий трибунам, понизив голос, затем проговорил во всеуслышание: – Дидий Юлиан становится новым императором Рима! Он выплатит вознаграждение в двадцать пять тысяч сестерциев каждому гвардейцу!
Все преторианцы – две сотни человек, стоявшие у стены, и несколько тысяч солдат в казармах – дружно завопили, приветствуя нового Императора Цезаря Августа:
– Юлиан, Юлиан, Юлиан!
XXI. Встреча
Дворец наместника в Карнунте, Верхняя Паннония Апрель 193 г.
Юлия ждала, храня молчание.
Но мысли ее вопияли.
Многомесячная разлука. Редкие письма. И к тому же холодные, отстраненные, особенно со стороны Севера. Юлия была уверена: супруг не желает обнаруживать свою страсть, иначе она сделалась бы еще более ценной заложницей для покойного Коммода. Но теперь, перед самой встречей, Юлия была готова усомниться во всем. Что, если холодность была не наигранной, а настоящей? Что, если за это время муж изменился? Что, если ему попалась смазливая рабыня и он увлекся ею? С мужчинами такое бывает.
Снаружи послышались шаги.
Твердые, решительные – шаги человека, привыкшего повелевать.
Юлия узнала бы их где угодно. Они предшествовали многим жарким ночам. Поступь ее супруга, шедшего по мрамору, гравию или мозаичному полу. Промежуток между двумя шагами, сильный удар…
Она оставила Рим по своей воле и до этой минуты ни разу не ставила под вопрос это решение, считая его лучшим из возможных. Ее предвидения оправдались: Пертинакс не удержался у власти. Рим бурлил и кипел, находиться в городе стало опасно. Ей надлежало быть здесь, на
