История с продолжением - Патти Каллахан
Чарли всегда хотел быть как отец. Но теперь он остался сам по себе, если не считать барабана в брезентовом чехле с гербом отца, старинной музыки и дней, которые ему хотелось сдать обратно и прожить заново.
Люди уходят. Люди умирают. Люди меняются. Любовь приходит, стремительная и пламенная, а потом находит дорогу в объятия другого.
Так устроен мир, так было всегда.
Есть у тебя для этого слово, Бронвин Ньюкасл Фордхем?
Чарли поймал себя на том, что произнес эти слова вслух, когда открыл дверь и вышел на улицу. И поежился. Температура упала градусов на десять, насколько можно судить. Ему представилось, как вышедшие отсюда пару часов назад Клара и Винни трясутся от холода на пути к квартире в Ковент-Гардене, выискивая путь в незнакомом городе среди густого тумана.
Раз отец ничего не рассказывал про Бронвин, то кто такой Чарли, чтобы совать нос в их личные дела? Он исполнил то, что было указано в записке: передать бумаги Кларе Харрингтон. Больше от него ничего не требуется.
Клара, с ее длинными ресницами и каким-то неземным ореолом вокруг, точно она соткалась из тумана и вплыла в дом… Ей определенно не давало покоя стремление выяснить, как и почему бумаги оказались в отцовской библиотеке. Присутствовало в ней что-то знакомое и близкое, хотя Чарли никак не мог уловить что, сколько бы ни вглядывался.
Впрочем, у него есть и другие заботы. Каталогизация библиотеки, старых полотен и антикварных редкостей, собранных отцом. Концерты с «Парнями». Поездки к маме в сельский дом в Камбрии. Собрания компании.
Сегодня Чарли отодвинет все их в сторону, чтобы сыграть со своей группой, раствориться в музыке, забыть о хлопотах безумного мира. Возвратно-поступательное движение палочки, отбивающей ритм народной песни на гэльском, оказывало на него умиротворяющее воздействие. Понятное дело, внешний мир всегда был рядом, но какое блаженство сделать шаг прочь от него хоть на короткое время.
Он отдернул шерстяной рукав пиджака и взглянул на оставшиеся от отца часы марки «Булова»: без десяти пять. Достаточно времени, чтобы проведать Клару и Винни, если у него есть желание это сделать.
И почему он ощущает, что у него это желание есть?
Выходя, Чарли против обыкновения с силой захлопнул за собой дверь.
По мраморным ступенькам парадного крыльца он сошел в туман. Хлопья сажи порхали вокруг, как темные снежинки. Дешевый уголь, которым вынуждены были отапливаться лондонцы в эти скудные времена, загрязнял воздух мельчайшими отходами, засорявшими легкие, глаза, рот. Чарли поднял взгляд: клубы дыма, поднимающиеся почти из каждой трубы в этот холодный вечер, делали этот суп из серы только гуще.
Он подумал о маленькой Винни, чьи голубые глаза за толстыми стеклами розовых очков подмечали все-все в комнате. «Жжется, – сказала она. – Жжется».
Чарли размышлял, пошли ли они в музей или решили, столкнувшись с такой погодой, вернуться к себе в квартиру.
И торопливо зашагал в сторону Ковент-Гардена.
Он быстренько, только заглянет к ним по пути в паб. Это самое меньшее, что он может сделать для своих гостей, которых пригласил с другой стороны океана.
Глава 20
Клара
Лондон, Англия
Я развернула письмо. Если какие-то сомнения оставались, то теперь они развеялись: то не была подделка, и почерк, без сомнения, принадлежал маме. Винни сидела рядом со мной, тишину нарушало только пощелкивание и шорох электрического обогревателя с двумя тэнами. Потом снаружи послышалась сирена.
– Ну же, читай, – сказала Винни.
Я прижала ее к себе и опустила взгляд.
Дорогая моя Клара!
Ни дата, ни место не обозначены.
Милая моя дочь! Наверное, чересчур драматично будет начать: «Если ты читаешь это…»? Поэтому не буду.
Взамен начну с выражения величайшей любви к тебе. Если ты когда-нибудь сомневалась в ней, а я убеждена, что сомневалась, прошу: не стоит. Иногда уйти означает проявить большую заботу, чем остаться, и это определенно мой случай.
Я не должна была оставлять тебя наедине с зажженной сигаретой даже на минуту. За свою ошибку я буду терзаться безмерным раскаянием столько дней, сколько отведено мне судьбой. Но я не могу вернуться, ведь это означает загубить жизнь и тебе, и моему любимому Тимоти, поэтому всю себя вкладываю в это письмо.
Здесь, в этой кипе бумаг, ты найдешь мой словарь. Я начала создавать слова, когда мне было пять лет. Я настойчиво и отчаянно искала способ описать тот мир, в котором ощущала себя такой одинокой. Сколько бы языков я ни выучила, всех их оказалось мало.
Мы творим слова, чтобы определить нашу жизнь, а потом они начинают определять нас.
Люди, не способные выбрать свою судьбу, зачастую испытывают нужду в создании только им принадлежащих слов. Всю свою жизнь – сколько она ни длится или ни длилась, мне, разумеется, неведом срок сейчас, когда пишу это письмо, – я добавляла слова и фразы к списку. Ты можешь поступить с ним так, как захочешь, поскольку он твой: можешь сохранить, опубликовать или перевести с его помощью сиквел про Эмджи. Мое дело было сберечь его для тебя, а дальше решай сама.
Клара, я сама зашила себя в свои секреты, и теперь мне не остается ничего иного – придется жить в мешке, который стал миром моего изгнания.
Только ради тебя.
Адориум, мама
Когда я закончила читать письмо вслух, Винни вздохнула.
– «Я сама зашила себя в свои секреты», – тихо повторила она. – Так прекрасно и так печально.
– Такая она и была. Прекрасная и печальная.
– Какое там было последнее слово? – Ее пальчик уткнулся в «адориум».
Я вернулась мыслями в гардероб в тот день «исчезновений и возникновений», к тому озаренному косыми лучами солнца вечеру, когда я обнаружила рукопись сиквела, когда мама объяснила мне значение этого единственного слова. Все эти годы оно звучало во мне голосом матери, но это был мой голос, обращенный к Винни:
– Оно означает такую любовь, что отметает разум и логику и делает мир таким, какой он есть – всецело и безраздельно волшебным. Оно означает понимание, что все вещи суть одно и что мы связаны все со всем. Любовь, что создала
