Ночной страж - Джейн Энн Филлипс

три стены, что не были заняты койкой, столом, стулом. Равновесие удавалось удерживать то лучше, то хуже, менялась и цепкость рук, координация, ощущение страшной тяжести на голове. Ему говорили, что это такая форма боли, но он отказывался от лекарств. Очень приязненно думал об О'Шее и о миссис Гордон, сочувствовал ее утрате, но слова «Джон О'Шей» так и не наполнились для него никаким смыслом. Миссис Гордон принесла ему тетрадку, чернильницу и небольшой словарь. Читал он с легкостью, а вот письмо давалось с трудом, он переписывал слова из Библии, из разных словарных статей – почерк получался корявый, точно заглавные буквы, выведенные детской рукой. Он был уверен, что раньше писал иначе, хотя и понятия не имел, как выработался его почерк. В тумбочке обнаружилась деревянная линейка, цифры его озадачили. Он переписал их, по порядку и вразброс, но так и не постиг их значения. Каждое утро он начинал с чтения Книги Бытия, просто для того, чтобы увидеть знакомые понятные слова: «день первый», «день второй», «день третий». «Первый» – это одна штука, «второй» – две штуки: два дня прошло с тех пор, как доктор О'Шей пообещал принести зеркало. При этом очертания цифр казались ему бессмысленными. Он записывал слова, которые приходили в голову: «И произвела земля дерево, приносящее плод, в котором семя его по роду его», и на следующее утро вдруг понял, что раньше уже читал их в Книге Бытия. Шторы на окнах он не задергивал, окно держал открытым, хотя оно и выходило на узкую полоску земли и ограду больницы. Однажды ночью его разбудила гроза. Он поднялся, доковылял до забрызганного подоконника, вытянул руки в открытое окно, подставил ладони ливню и вдруг осознал: сейчас он слаб, но когда-то был силен.

•••

Доктор О'Шей принес зеркало. Не так-то просто отыскать зеркало в воюющей Александрии, сказал он, никто со своим не хочет расставаться. Это дала на время миссис О'Шей, моя славная супруга, которая с удовольствием вас бы навестила, с вашего разрешения. Так, Джон, сестра Гордон мне сказала, что вы хотели бы посмотреть на рану – можно я вас буду называть Джоном?

Он кивнул, с трудом сдерживая нервическое нетерпение.

Хочу сперва описать, что вы увидите. Скуловая кость, окаймляющая глазницу, почти не пострадала, если не считать верхнего правого края правой надбровной дуги. Удар был сильный, видимо, следствие взрыва, вот здесь – О'Шей отмерил размер раны на собственной голове, от брови до виска и выше – от черепа откололся узкий фрагмент. Мне пришлось удалить все осколки, которые до того прижимала к ране тугая повязка. Полость я прикрыл лоскутом вашей же кожи, она хорошо приросла. Отек сошел, рана затянулась без всяких швов. Остался шрам, вряд ли он полностью обесцветится, впадина тоже останется. Давайте я вас разбинтую. Я принес глазную повязку, можете носить ее вместо бинта.

Доктор О'Шей, а можно мне вставить стеклянный глаз? – спросил он.

Вряд ли, сказал О'Шей, снимая бинты. Стекло тяжелое. Ткани, да и сама кость, пока до конца не залечились, но вряд ли они потянут тяжесть стеклянного глаза. Повязку я надел. Вот вам зеркало.

Сперва он посмотрел на здоровый глаз, на переносицу, лоб, наглазник из мягкой бурой кожи. Вроде бы он как он, только с повязкой на глазу. Отражение в зеркале казалось не совсем привычным, но и не совсем чужим. Но потом он сдвинул зеркало к наполовину выбритой голове, ко лбу, к свирепой зарубцевавшейся вмятине от брови к виску и дальше по черепу – овальной формы, глубиной с половину яйца – и не сумел опознать это существо.

Волосы отрастут и частично прикроют шрам, сказал доктор. Я знаю, что вы начали понемногу ходить по палате. После любого усилия вам необходим отдых, но я бы хотел, чтобы вы сегодня вышли с миссис Гордон на веранду – потренировались держать равновесие и набрались сил; возьмите палки. Падать ни в коем случае нельзя.

Миссис Гордон больше нечем заняться?

Есть. Мы надеемся скоро отправить вас в ее старую палату. Перевязку я сохранил, захотите – можете надеть.

Я должен привыкнуть к своему новому виду. В палате. А что под повязкой – у меня веко осталось? Я его не ощущаю.

Веко я восстановить не смог, Джон, мне это не по силам, да и никому, насколько мне известно. Глазная впадина закрылась рубцом. Зеркало у вас есть. Посмотрите, пока я здесь, вдруг вопросы возникнут.

Он ждал увидеть яму, черный глубокий провал в недра головы и всего, что забылось. Но подняв повязку, обнаружил под ней пустой овал, перекрытый шрамом, который оказался пусть малым, но ужасом, неглубокой полостью, безликой, обращенной внутрь, синеватой, интимно-розовой. Он опустил повязку на место. А что другие шрамы? На груди, на животе? – спросил он доктора и спустил незавязанный больничный халат с одного плеча до самого пояса.

Старая рана, сказал доктор, слегка прижав кожу пальцем. Похоже, на нашего бойца-юниониста напали несколько лет назад. Не помните, как это было?

Нет. Если бы Война не помешала, а сам я стремился к отмщению, я бы взял клеймо и обыскал весь Юг в поисках того человека или его плантации. А о сведениях попросил бы своих мучителей. Он смерил доктора невозмутимым взглядом, полагая, судя по всему, что уже отомстил, убив тех, кто поставил ему клеймо. Возможно, их было много. Мысль эта его не взволновала. Вслух он сказал: я – чудовище. Вы согласны, доктор?

Доктор О'Шей качнул головой. Как по мне, у вас куда меньше претензий на это звание, чем у тех, кто изуродовал вам грудную клетку. Эта Война… воистину чудовищна. Глядя моими глазами, ваше выздоровление – один из очень немногих ее положительных итогов. Выражение лица у вас… скептическое.

Правда? Я признателен вам за то, что мое лицо вообще еще способно что-то выражать.

Доктор пожал плечами. Жизни наши скромны, победы и того скромнее. Одно из тех высказываний, от которых моя славная супруга на стенку лезет. Вам следует носить повязку, чтобы в полость не проникала грязь, пока я не придумаю другой способ, который обеспечит вам лучшую защиту, в том числе и над глазом. При госпитале работает отличный чертежник. А вот и миссис Гордон.

Она вошла, один раз стукнув в дверь. Я принесла вам палки, халат, который, скорее всего, будет по мерке, и мешок для вашего имущества – Библии и словарей. Сейчас пойдем в палату. Там есть пустая заправленная койка, а в одно из окон даже видно главный двор. Покажу вам веранду. Нынче погожий денек, конец июня, не очень жарко.

Он надел халат и медленно, опираясь на обе палки, пошел за ними в палату. Длинное помещение выглядело бы переполненным – узкие койки стояли вдоль обеих стен на расстоянии не больше трех футов друг от друга, – если бы не высокий потолок и окна почти что во всю стену, с видом на улицу. Доктор начал обход, останавливаясь у каждой койки. Миссис Гордон тоже. Он держался с ней рядом, опираясь на палки, стыдясь, что все эти беспамятные недели блаженствовал в отдельной палате, смущаясь в окружении бойцов, тогда как сам себя бойцом не чувствовал. У многих пациентов была ампутирована конечность, у некоторых две, культи были обмотаны толстыми жгутами, чтобы не терлись о постельное белье и лучше заживали. Некоторые больные стонали и вскрикивали. Миссис Гордон попросила его взять ее под руку и непринужденно поведала, что эти палаты когда-то были гостиничным лобби и выходили на улицу Норт-Фэрфакс. Она остановилась перед пустой койкой, туго застеленной белым постельным бельем, положила на нее хаверзак с его скудным имуществом, достала оттуда Библию. Они пошли дальше мимо тележек с лекарствами, которые стояли тут и там в середине палаты, по широкому коридору, где вдоль стен тянулись шкафы с медикаментами. Защищенная решеткой веранда тянулась вдоль всей задней стены госпиталя и выходила на запущенный сад с высокой оградой. Это здание с двухъярусной верандой – вторая такая же имелась и на втором этаже – когда-то было самым роскошным отелем в Александрии, сказала миссис Гордон.