Воскрешение - Денис Валерьевич Соболев

– На самом деле мне почти нечего рассказать, – ответил он. – Когда я впервые увидел Хосе Витала, я был совсем молодым человеком. К тому времени о Витале давно ходили легенды, но я был погружен в еврейские книги, в книги вообще, мечтал о Европе, о знании, и весь этот мир провинциальной бравады, мелкой уголовщины и напускного донжуанства, который Витал собой олицетворял, казался мне и глубокой архаикой, и пугающей бессмыслицей, и своего рода мороком, который опустился на еврейскую душу в чужой, все еще варварской стране.

– А что именно о нем рассказывали? – спросил Митя.

– Именно то, о чем я вам говорю. Попойки, пьяные драки, грабежи и причинение ущерба законной частной собственности, нападения на представителей иностранных корпораций, связи с преступным миром, проститутки, совращенные девушки из хороших семей, незаконные дети – по крайней мере, как говорили. Я слышал, что он мог в пьяном виде въехать в город на лошади и начать стрелять во все стороны. Наверное, в тридцатых все это выглядело впечатляюще; ему было важно доказать, что евреи не беззащитные униженные лавочники. Говорят, наши евреи тогда им восхищались; наверное, до войны он был своего рода героем. Но я-то познакомился с Виталом в конце пятидесятых. К тому моменту эти байки больше напоминали второсортные североамериканские вестерны. Все это казалось скучным и убогим.

Теперь уже Митя посмотрел на него с некоторым удивлением.

– Тогда почему вы согласились со мной встретиться? – спросил он.

– Мне было непонятно, почему вы спрашиваете именно про него.

– Он мой родственник.

– Очень дальний родственник, – поправил его рав Шеер. – Младший брат вашего прадедушки, если я правильно понимаю. Таких родственников у каждого из нас десятки, и я бы не полетел через полмира, чтобы послушать о его похождениях.

Они оба замолчали.

– Ему достался один семейный документ, – наконец решившись, сказал Митя. – Вероятно, случайно. Но по сути это почти ничего не меняет.

– Не думаю, что после стольких лет какой бы то ни было документ можно найти. Если он вообще его не пропил, не отдал девкам и не проиграл в карты.

Рав Шеер поднялся.

– Что это за документ? – спросил он, уже стоя.

– Видение сферы Гевура, – ответил Митя, тоже вставая. – Своего рода ключ, если я правильно понимаю, о чем идет речь.

Шеер сел снова, и Митя увидел, что его руки подрагивают.

– Вы уверены, что именно сферы Гевура? – спросил он.

– Да. А почему это так важно?

– Расскажите. Расскажите, пожалуйста, – после короткой паузы ответил Шеер. – И простите, пожалуйста, что я так. Честно говоря, поначалу я не поверил ни единому вашему слову. Поверьте, у меня были на то причины.

– Хорошо, – сказал Митя. – Но откровенность за откровенность. Вы согласны?

Шеер кивнул, и Митя кратко рассказал историю документа. Потом добавил несколько слов об истории своей семьи. Как ему показалось, эту часть рассказа Шеер пропустил мимо ушей.

– У Витала были законные дети? – спросил Митя.

Шеер покачал головой.

– То есть это совсем оборванная нить?

Было видно, что Шеер колеблется.

– Вероятно, он был для Витала больше чем родным сыном, – наконец сказал Шеер. – Но теперь мы об этом не говорим. Я не знаю, как они познакомились. Он вроде бы просто ездил по стране на мотоцикле и где-то с Виталом столкнулся. Тогда Витал называл себя дон Хосе Витал Гевура. Потом он иногда к Виталу приезжал. Если у Витала был ключ к сфере Гевура, то он мог отдать этот ключ только ему.

– Ему – это кому? – спросил Митя.

– Вы действительно не понимаете?

Митя покачал головой.

– Говорили, что он был потомком последнего вице-короля обеих Америк, – продолжил Шеер. – А наши евреи были уверены, что он незаконный сын Витала. Думаю, что и то и другое полная чушь. Но дело не в этом.

– Тогда в чем?

– Вы иностранец и не понимаете, как здесь в него верили. Даже те, кто его ненавидел. Казалось, что теперь все будет иначе. Просто не может не быть иначе. Особенно после того, как они с этим мараном Кастро сбросили грингос в море со всеми их долларами и их вооруженной до зубов армией. Но потом грингос пришли сюда и закатали его в бетон взлетной полосы. Это казалось невозможным.

Митя поднял на Шеера изумленный взгляд; он все еще не был уверен, что правильно его понял.

– Понимаете, – сказал Шеер, – он же начал называть себя Че Гевара. Если Витал отдал ему ключ к сфере Гевура, он взял ее имя и стал непобедимым.

Митя не мог решить, как относиться к услышанному. Это не звучало безумием и не звучало разумным. Но в любом случае это означало, что его поиски подошли к концу; то, что когда-то казалось их личной тайной, ушло далеко за горизонт истории.

– А что вы обо всем этом думаете?

Лицо Шеера посерело.

– Все это не имеет значения, – сказал он, – потому что они закатали его в бетон аэродрома. До этого все казалось возможным, а потом стало казаться, что теперь невозможно ничего. Когда я познакомился с Виталом, он выглядел гораздо младше своих лет. Шестнадцатилетние мулатки все еще вешались ему на шею. Он говорил: «Мой мальчик». Говорят, что у него дома висела карта, где он помечал каждый шаг Че. А потом он стал стариком, старым евреем из местечка, как их рисовали в начале века. Казалось, за неделю он постарел на тридцать лет.

Митя молчал.

– Как вы думаете, – наконец сказал он, – что стало с этим документом?

Шеер махнул рукой, одновременно нетерпеливо и равнодушно.

– Я не хочу сказать, что потерял веру, – ответил он, – но ответьте мне, зачем нужны божественные сферы, если грингос могут закатать их в бетон? У вас ведь тоже была страна, а потом грингос закатали в бетон и ее?

– К сожалению, все это совсем не так просто, – грустно ответил Митя.

Рав Шеер поднялся и церемонно, несколько старомодно попрощался. Митя достал из кармана пиджака давно уже выученный наизусть рисунок со схемой дерева сфер, без гнева и почти машинально его смял, выбросил в стоявшую в углу кафе мусорную корзину. Он не помнил, как пересек площадь; ясность сознания вернулась к нему уже на шоссе, по дороге назад в Буэнос-Айрес.

« 7 »

В день вылета около восьми утра в Митину комнату в Буэнос-Айресе позвонил консьерж.

– Ваш гость уже пришел.

– Я никого не жду, – ответил Митя.

– Это религиозный человек, – тихо и, видимо, прикрывая рукой трубку, сказал консьерж. – Сейчас спрошу его имя. Его зовут раввин Шеер. Сказать ему, чтобы он подождал вас в лобби?

– Хорошо. Пусть подождет в лобби. Я сейчас спущусь.

Митя был удивлен и даже подозревал, что речь идет о самозванце. Рав Шеер не был с ним особенно любезен, и сложно было представить, что ему захотелось приехать в Буэнос-Айрес, да еще к восьми утра, чтобы повидаться с Митей перед полетом. Учитывая странную историю с Че Геварой, Митя начал готовить себя к неожиданностям достаточно неприятного толка. Но это действительно оказался рав Шеер. Перед ним на журнальном столике лежала шляпа. Было видно, что он приехал второпях и был взволнован.

– Как я рад, что успел вас застать, – сказал рав Шеер, еще стоя; они только что обменялись рукопожатием. – Боялся, что вы улетаете рано утром.